Спасите ведьму, или Некроманты здесь скромные
Шрифт:
— Ассистентка, — перебила девушка и быстро, сделав самый простой книксен, присела на предложенное место. Оно оказалось по левую руку от хозяина дома и рядом с раздевающим глазами мужиком.
От нелепости, от собственной забывчивости, от пристального внимания, у девушки разом вылетело все из головы. Она не знала, что ещё сказать или сделать, поэтому ляпнула самое идиотское, что вспомнила про эту компанию.
— А почему вы не в килтах? — грянул такой хохот, что стеклянная посуда затряслась. Грегори, подхватив бутылку вина, откупорил его, наполнил бокал девушки и свой, следом передал мужчине справа
— Мы решили не оскорблять ваше чувство прекрасного за обедом, — ещё раз смех за столом, — к тому же, вы сможете на нас с килтами поглядеть после ужина.
Элис незаметно улыбнулась и пригубила вино. Прошмыгнула в столовую Эльма с закусками и пока их расставляла, сосед с сиреневым взглядом то и дело присматривался к нижним «девяносто», что спрятаны под юбкой служанки. Когда девушка удалилась, блондин укоризненно произнёс:
— Грегори, будь хорошим хозяином и представь нас прекрасной тиссае.
Элис знала, что тиссае это обращение к девушке или женщине в Верахе. Южная страна, которая не соседствует с Иртаном, но имеет множественные международные и торговые отношения. По сути, это синоним к привычному ей леди, но в устах блондина это прозвучало более чем благородно. От этого благородства стало немного неловко, поэтому ведьма сразу отвела глаза от собеседника. А следом услышала, как Грегори начал:
— Этот самый вежливый тессон, который скорее забудет цвет своего белья, но не хороших манер, Пол Хейнбергер, — наниматель усмехнулся, — а его сосед-Филип Дювье. Он, конечно, не настолько зациклен на правилах хорошего тона, но может составить конкуренцию господину Хейнбергеру в словоблудии.
Мужчины посмеялись и продолжили знакомство.
— Совсем не благородный господин по левую руку от тебя, — Грегори отсалютовал ему бокалом с вином, — Николас Гранджер…
Брюнет встретился с Элис взглядом, и девушке вздрогнула. Он ей улыбался коварной и шальной улыбкой, но глаза оставались холодными и враждебными.
— Гранджер у нас не страдает приличиями, потому что он-человек искусства, — пояснил Грегори, — режиссёр, ты скорее всего слышала о многих его нашумевших проектах.
— А ещё Ник у нас политическая шлюха, — перебил Филип, — живет на две страны и бегает туда-сюда, потому что в Фарне ему отец пророчит политический мандат, а в Иртане у него спектакли, постановки и свободонравные актрисы. В общем, к тридцати годам до сих пор не определился умный он или красивый…
— А зачем мне определяться? — голос у него невероятный, с хрипотцой и каким-то глубинным вожделением, от которого у собеседниц, в частности, даже у ведьмы, что-то перевернулось внутри. — Вот девушки пусть и определяются. Ведьма, что ты скажешь?
Обращение «ведьма» резануло слух. Девушка растаяла среди этих «госпожа» и «тиссае», звучавших из уст остальных мужчин. Она мельком взглянула на режиссёра и не смогла отвести глаза. На неё смотрели с вызовом. Вдруг до неё дошло, что из всей компании друзей именно этот экземпляр любит «по-жёстче», поэтому, если сейчас она сболтнёт что-то про сочетание красоты
— Скажу, что ты наглый, — хохот опять взорвал столовую, а неблагородный тип только приподнял бровь и, отложив приборы, теперь в упор смотрел на девушку.
— А что ещё скажешь? Насколько мне известно, прорицание это ведьмина прерогатива, так скажи, не молчи.
Ещё один любитель, чтобы она что-то сказала. Словно в насмешку наоборот захотелось замолчать. И выйти. В окно. Потому что в этом неприкрытом сарказме и вызове читалось ещё циничное желание издевки. Но промолчать, значит так и оставить навсегда за собой образ глупой ведьмы, которая даже отстоять своё право на слово не может. Девушка выдохнула и тоже, отложив приборы, вперила в него взгляд своих зелёных глаз, который начинал бесноваться под маской улыбчивой покорности.
— Ещё скажу, что ты трахаешь все, что двигается…
Со стороны благородного блондина послышался сдавленный смешок, словно он давился канапе, но не мог определиться: помирает или ржет. Грегори лишь усмехнулся, тем самым давая Элис понять, что она правильную линию общения выбрала…
— Ты хочешь многих, тебя хотят все, — от переизбытка чувств она развернулась к режиссёру, с намеком, что умеет играть в такие игры. — В общем-то, в этих желаниях вы солидарны, только ещё ты не настолько сильно чего-то хочешь, поэтому и мечешься. Как шлюха…
Сказать, что ее не трясло, когда она закончила свою обличительную речь-промолчать. От переполняющего возбуждения руки немного подрагивали, и ведьма решила не притрагиваться к приборам, чтобы не заметили, как она перешагнула через своё благородное воспитание.
— Воистину, эти ведьмы совсем обозрели, — с наигранным неудовольствием произнёс Николас, — уже без заклинаний в голову лезут!
— Не обращайте внимание, Элис, — примирительно произнёс Филип, — Ник у нас ещё та драконья задница…
Брюнет на это заявление довольно рассмеялся и вернулся к своему жаркому. А место собеседника решил перехватить блондин:
— Тиссае, у вас так удивительно получилось залезать в голову, что я тоже не против, — учтиво, с легким привкусом человеческого любопытства, предложил Пол.
Элис склонила голову к плечу, в задумчивости закусила губу. Смерила его открытым взглядом, не стесняясь гулять по образу. Светлый костюм горчичного цвета, как для официальных встреч. Платок с собственной монограммой. Из украшений золотые часы, но на руке. Перстень с чернильно-чёрным камнем, вероятнее родовой.
Было во внешности Пола Хейнбергера, что-то неуловимо официальное, словно не простой обед со студенческими друзьями посещает, а на заседании королевского совета присутствует. И взгляд… Смотрит прямо, не отводит глаз. Он уверен в своих словах, он думает прежде чем сказать, хотя и кажется, что ответы на все вопросы заготовлены у него в кармане.
Да, профессия безусловно накладывает отпечаток на внешность, вон режиссёр сидит в чёрной рубашке с расстёгнутым воротом и на шее куча разных верёвочек, цепочек. Пальцы унизаны кольцами, на запястьях браслеты из разряда «повязал на удачу». И это безумно современно и дорого выглядело на выскочке, хотя и добавляло в образ небрежности.