Спаситель
Шрифт:
— И что?
— Все произошло так быстро. Я жутко испугался и запомнил только обрывки. Может, из-за сотрясения мозга.
— Понимаю, — сказала Туриль Ли, но выражение ее лица свидетельствовало об обратном. Она покосилась на красную лампочку, диктофон по-прежнему включен. — Но Халворсен, стало быть, побежал к машине?
— Да. Там осталось оружие. Я помню, когда мы выезжали из Эстгора, он положил его рядом с собой.
— А что сделали вы?
— Я растерялся. Сперва хотел спрятаться в машине, но передумал и побежал к подъезду.
— И преступник выстрелил вам вслед?
— По крайней мере я слышал выстрел.
— Продолжайте.
— Я
— Который так и не сел в машину?
— Нет. Он жаловался, что дверцы примерзают.
— И на Халворсена он напал с ножом, а не с пистолетом?
— Мне так показалось, с того места, где я стоял. Он напал на Халворсена со спины и несколько раз ударил ножом.
— Сколько раз?
— Четыре, не то пять. Не знаю… я…
— А потом?
— Я спустился в подвал и экстренной кнопкой вызвал вас.
— Но за вами убийца не побежал?
— Не знаю. Входная дверь была на замке.
— Так ведь он мог разбить стекло. С полицейским-то уже разделался. Верно?
— Да, вы правы. Но я не знаю…
Туриль Ли смотрела в распечатку.
— Рядом с Халворсеном обнаружили рвоту. Мы думаем, преступника вырвало. А вы можете это подтвердить?
Юн покачал головой:
— Я сидел на лестнице в подвал, пока вы не приехали. Наверно, я должен был оказать помощь… но…
— Да?
— Я испугался.
— Вообще-то вы поступили правильно. — И снова выражение лица говорило совсем о другом.
— Что сказали врачи?.. Он…
— Он останется в коме, пока состояние не улучшится. Но, есть ли опасность для жизни, пока неизвестно. Давайте продолжим.
— Это словно кошмар, который все время повторяется, — прошептал Юн. — Все происходит снова и снова.
— Не хотелось бы напоминать, что надо говорить в микрофон, — ровным голосом заметила Туриль Ли.
Харри стоял в номере у окна, смотрел на темный город, где кривые, исковерканные телеантенны словно бы делали знаки желто-бурому небу. Шведскую речь из телевизора приглушали темные толстые ковры и шторы. Макс фон Сюдов в роли Кнута Гамсуна. Дверца мини-бара открыта. На столе рекламный буклет гостиницы. Первую страницу украшало фото памятника Иосипу Елачичу на площади Елачича, а прямо на Елачиче стояли четыре миниатюрные бутылочки. «Джонни Уокер», «Смирнофф», «Егермайстер» и «Гордонс». И две бутылки пива марки «Озуйско». Все закупоренные. Пока что. Час назад звонил Скарре, сообщил о случившемся на Гётеборггата.
Этот звонок надо сделать на трезвую голову.
Беата ответила после четвертого сигнала.
— Он жив, — не дожидаясь вопроса, сказала она. — Его подключили к аппарату искусственного дыхания, и он в коме.
— Что говорят врачи?
— Ничего, Харри. Он мог умереть на месте, потому что Станкич, похоже, пытался перерезать ему сонную артерию, но он успел подставить руку. На тыльной стороне кисти глубокий порез, и по обеим сторонам шеи порезаны сосуды поменьше. Станкич еще несколько раз пырнул его в грудь, прямо над сердцем. Врачи говорят, лезвие прошло буквально в нескольких миллиметрах.
Если бы не чуть заметная дрожь в голосе, можно бы подумать, что Беата говорит о какой-то жертве нападения. И Харри понял, что сейчас для нее это, очевидно, единственный способ говорить о случившемся — как о работе. Повисло молчание, только
— Я только что говорил с Туриль Ли, — в конце концов сказал он. — Она сообщила мне показания Юна Карлсена. Еще что-нибудь есть?
— Мы нашли пулю в стене, правее входной двери. Она сейчас у баллистика, но я уверена, она совпадет с найденными на Эгерторг, в квартире Юна Карлсена и возле Приюта. Это Станкич.
— Почему ты так уверена?
— Люди, которые проезжали в машине и остановились, увидев лежащего на тротуаре Халворсена, сказали, что прямо перед капотом их машины перебежал через дорогу мужчина, похожий на попрошайку. Девушка видела в зеркале, как чуть поодаль он поскользнулся и упал. Мы осмотрели то место. Мой коллега Бьёрн Холм нашел там иностранную монету, она глубоко увязла в снегу и сперва мы решили, что она пролежала там уже несколько дней. Он не понял, откуда она взялась на ней написано «Republika Hrvatska» и «пять кун». В общем, он проверил.
— Спасибо, ответ мне ясен. Значит, Станкич.
— Для полной уверенности мы взяли пробы рвотных масс. Судмедэксперт сравнивает ДНК с волосом, найденным на подушке в комнате Приюта. Результат будет завтра. Надеюсь.
— Что ж, тогда мы, во всяком случае, будем иметь точный след ДНК.
— Лужа рвоты, как ни смешно, не лучшее место для поисков ДНК. При таком большом объеме рвотных масс поверхностные клетки слизистых рассеиваются. А под открытым небом…
— …подвержены загрязнению со стороны несчетных других источников ДНК. Я все это знаю, но, по крайней мере, есть с чем работать. Ты чем сейчас занимаешься?
Беата вздохнула:
— Я получила странноватую эсэмэску из Ветеринарного института. Сейчас позвоню, выясню, что они имеют в виду.
— Ветеринарный институт?
— Да, мы нашли в рвоте полупереваренные куски мяса и послали на анализ ДНК. Думали, они сравнят с мясным архивом, с помощью которого Осский сельскохозяйственный институт обычно отслеживает мясо до места происхождения и производителя. Если мясо имеет особые качественные свойства, то, возможно, его удастся связать с определенным ословским рестораном или кафе. Тычок пальцем в небо, конечно, однако если Станкич за последние сутки нашел себе укрытие, то передвигается он наверняка минимально. И если сперва ел где-то поблизости, то, скорей всего, пойдет туда снова.
— Хм, почему бы и нет? А что в эсэмэске?
— Пишут, что в данном случае ресторан, наверно, китайский. Весьма загадочно.
— Н-да. Позвони, когда узнаешь поточнее. И…
— Да?
Харри сообразил, что намеревался сказать полнейшую глупость: что Халворсен молодчага, что медицина нынче творит чудеса, что все наверняка будет хорошо.
— Ничего.
Беата положила трубку, Харри повернулся к столу с бутылочками. Раз-два — по дрова… Считалка кончилась на «Джонни Уокере». Харри крепко зажал бутылочку в одной руке, а другой открутил — вернее, свернул — крышку. Чувствуя себя Гулливером. Пленник в чужой стране, с пигмейскими бутылками. Он потянул носом знакомый сладковатый запах из узкого горлышка. Всего-навсего один глоток, но тело уже предупреждено о ядовитой атаке, приготовилось. Харри боялся первого, неизбежного рвотного позыва, но знал, что это его не остановит. По телевизору Кнут Гамсун объявил, что больше не способен сочинять.