Спаситель
Шрифт:
Глядя на зеркальные воды Чулыма, Завадский думал, что неплохо бы освоить хождение по рекам. Кажется, они тут плавают на стругах. Полдороги до Ачинского острога буквально ползли, то приближаясь, то уходя совсем за леса и холмы и только запах тины, и свежий ветер говорили о близости реки.
Прибыли к Ачинску ранним утром, сырым, неприветливым после ночного дождя. Острог чернел частоколом на фоне невысоких гор и казался необитаемым. Подъехав ближе, увидели выгоревшую дотла деревеньку.
– Киргизы, – сказал кто-то, – в последний набег все пожгли.
Мартемьян говорил, что все остроги подвергаются набегам, но брать их было трудно.
Завадский не умел ездить верхом и потому подъехал к воротам в телеге.
– Кто такие?! – вопросил со сторожевой башни дозорный, звякнув кольчугой.
– Не видишь разве? Воины веры православной! – уверенным голосом ответил Филипп. Он уже давно заприметил, что таким голосом говорить ему проще и пользы от этого больше.
Строгое бородатое лицо в надвинутой на глаза ерихонке с наносником оглядело их с высоты и исчезло под тесовым навесом обхода. Следом раздался где-то в глубине его голос:
– Патрик! Подь сюды! Тута голодранцы какие-то под воротами скачут!
Завадский изогнул бровь и посмотрел сидевшего рядом на коне Данилу.
– Патрик?
– Патрикей, – цыкнув пояснил Данила и задрав голову заорал, – я те дам сучье вымя, голодранцев! А ну живо отворяй ворота!
С обхода выглянули на этот раз двое бородачей в ерихонках. Один из них откусывал морковь и жевал с открытым ртом.
– Чего надобе? – вопросил он.
– Ермилку твоего на правеж забираем! – весело крикнул Антон.
– На суд божий ин вороват зело!
– Анисим, плесни-ка в них помоями. – Спокойно сказал стражник, откусывая морковь.
– Но-но! – выехал перед воротами молодой Ерема, неплохой наездник и стал гарцевать на лошади. – Отворяй ворота, сдавайся, казачок, ино в осаду возьмем!
Сторожевики на башне засмеялись.
– Кого ты осадишь, таракан! – закричал Патрикей и швырнул в Ерему морковью. – Попадью свою осаживай!
В ответ тоже полетели мелкие камни.
– Да вы, попы, мухоморов объелись!
В это время в отверстии, вырубленном в верхней части бревна на втором уровне – вероятно, для пушки тоже показалось лицо. С тревожным
– Кто такие?
Филипп достал из внутреннего кармана кафтана, который специально велел себе сшить, рулон с печатью.
– Дело к Ермилу Бартову, от приказчика Мартемьяна Захаровича.
Завадский поднял рулон, его подхватил Данила, на коне подскакал к отверстию, вытянулся на стременах, вложил в высунувшуюся руку.
– Давно ли Причулымский острог собственною печатью обзавелся? – крякнуло из отверстия.
– А что, не заслужил? – с иронией спросил Филипп.
Человек за стеной что-то пробубнил и крикнул дозорным продолжавшим словесные дуэли с раскольниками, чтобы открывали ворота.
Ачинский острог оказался еще беднее и меньше Причулымского в прежние времена, хотя выглядел заметно новее. Избы из сырых бревен желтели на фоне свежеотесанных тынов. Мосты изнутри тоже новые, по ним ходили два тощих древодела с пилами. Внушительной была приказная изба – главная по центру, боковая, с крошечными оконцами – вероятно застенок и такой же «корпус» с другой стороны. У входа, держа у ног пищаль, стоял караульный. Избы в основном стояли вдоль стен острога, примыкая к ним одной стеной. Всего не более десятка и пара клетей с небольшими дворами. Из одной из них вышел мужчина в золотистом зипуне с растрепанными волосами, чем-то напомнившими Завадскому прическу Бориса Джонсона. Лицо у него, впрочем, было худощавое, а глаза бегающие, ускользающие. Это и был Ермил Бартов.
Казаки обступили их, балагурили, продолжая шутливые препирания с вооруженными староверами. Заметно было, что приказчик тут не имеет большого авторитета среди казаков – извечная административная проблема маленьких острожков на которых не хватило авторитетных сынов боярских – воевод. Да и не каждый воевода, даже худого происхождения станет сидеть в малом остроге. Люди крутого нрава, сами отчасти разбойники как известный Хабаров шли грабить, искать золото и своевольничать.
Не имея власти разогнать казаков, приказчик позвал Завадского в избу. Там, присев на дубовую скамью за стол, у сального огарка сломал печать и прочитал послание Мартемьяна Захаровича.
– Чаю у нас ли он аще? – произнес Бартов, скользя убегающим взглядом к мутному оконцу.
– Посмотрим?
Приказчик хитро улыбнулся.
– А ты, стало быть, и есть тот Филипп?
– Стало быть и есть.
Лицо Завадского не выражало никаких эмоций. Бартов поиграл длинными пальцами и вскочил.
– Ладно, идем.
Вышли на улицу, приказчик кликнул какого-то Петра. От толпы отделился худощавый развязный солдат со связкой ключей, неохотно вразвалочку пошел впереди. На улице за Завадским неотступно следовали Антон, Данила и Филин. Их хорошая одежда, вооружение, крепкий, уверенный и в то же время спокойный вид производил впечатление на казаков – они поглядывали на Завадского с уважительным интересом.
Филипп верно угадал в пристройке застенок. Внутри он оказался больше, чем выглядел снаружи. Низкий потолок, пол земляной, покрытый грязным истоптанным сеном. Двери окованы железом, но решеток нет, в полумраке каземата Завадский не сразу увидел тела на полу. Солдат принес лучину. Два тощих, испуганных подростка, и какой-то сильно избитый солдат. Все в тяжелых кандалах.
– Чудо, еже давеча в град свезти не успели. Киргизы саранчовыми тучами по дорогам летают. Продыху нет. – Сказал приказчик и кивнул солдату на одного подростка. – Расковай энтого.