Спаситель
Шрифт:
Завадский подошел, обнялся молча с Мартемьяном Захаровичем.
– Ну, еже ключилося? – тихо спросил приказчик.
– Пустяки, – отмахнулся Завадский, – торопимся мы, потому сразу к делу. На товар других общин старый обмен, возьмем что скажешь, но на все наше – жду от тебя оружия.
– Филипп… – начал с улыбкой приказчик тоном доброго родителя, но Завадский его оборвал.
– Прости, Мартемьян Захарович, но, если откажешь и на сей раз, больше меня не увидишь.
Приказчик вздохнул, перехватил узорчатый пояс холеными пальцами в разноцветных
– Ведаешь что кручинит меня, брат Филипп? Егда вчерашние истыни без зазора угрозы чинить зачинают.
– Это не угроза, Мартемьян, – Завадский мягко взял приказчика за локоть, аккуратно подвел ко второй телеге и сдернул рогожу, под которой лежал связанный Асташка с кляпом во рту, – сегодня я потерял человека, а завтра могу потерять все. Если ты хочешь получать товар дальше, дай мне возможность его защищать.
Улыбка застыла на лице Мартемьяна, он переводил взгляд то на Асташку, то на Филиппа.
Плененный Асташка, увидев приказчика в ужасе замычал.
– Овчина! Тащи этого паразита в приказную избу! – крикнул Мартемьян и поглядел на Завадского с тем же интересом, с каким глядел в первый день их встречи.
***
Последние часы обратной дороги больно было смотреть на Данилу. Он пытался держать себя в руках, но больше чем на десять минут его не хватало.
– Верно ли что на пятнадцатую? – спрашивал он у всех, так что под конец пути это стало походить на паранойю.
– Точно, так, – отвечали все ему по очереди.
Когда показались вдали первые тайные приметы, Данила соскочил было с телеги, на Антон с Завадским вовремя поймали его. И удерживали даже когда телеги со скрипом ехали по опустевшему поселению общины. Из распахнутых дверей изб выходили коты и куры, по дворам и улицам бродил выпущенный скот. Немного дернулся Данила, увидев свой пустой двор. Дверь тоже распахнута и из сеней в горницу, так что видно было люльку, которую постоянно качала Федора. Взять себя в руки Данила сумел, только увидев обложенный сухими бревнами и хворостом «храм». По приглушенному хоровому пению стало понятно – успели в последний момент. У дверей Вассиановой избы стояли двое самых преданных ему людей – Антип и Егорий. В глазах даже не преданность, а тупая уверенность. Такие взгляды доводилось встречать Завадскому и в своей прежней жизни и никогда не сулили они ничего хорошего. По братскому обычаю староверов – все поклонились друг другу. Перед тем, как войти к Вассиану, Филипп обернулся и посмотрел в лица Антона и Данилы. Те ответили ему молчаливыми взглядами.
Богатая изба Вассиана пропиталась ладаном. Четыре масляные лампадки курились дымками вокруг домашнего алтаря. Сам старец сидел под иконой всевидящего ока на короткой лавке со спинкой и специальной подставкой для ног. Заметно похудевший, постаревший. Впавшие глаза все так же строги и немилосердны, округлены и горят гневом непримиримого праведника. Не дай Бог попасться на суд такому взгляду. Подле старца почтительно склонился его верный раб – худосочный Ермил, помогал ему завязывать подрясник.
Филин
– Благослови, владыко… и помолись за Потешку, сгубили разбойнички ево.
Старец перекрестил великана двумя перстами и коснулся рукой его русой макушки.
Взгляд все это время его ходил мимо Завадского, будто он был мебелью – по новым одеяниям Данилы и Антона – новеньким казачьим кафтанам. Очевидно, судьба Потехи его тоже интересовала мало, особенно накануне столь великого события.
– А вы я вижу благословение уже обрели? – спросил он с едва уловимой иронией. – В мановениях Божиих нужды боле нет?
– Вассиан, я… – начал Антон, но Завадский перебил его:
– Просто они знают, что ты задумал.
– Молчи! – площадным гласом воскликнул старец, так что все вздрогнули разом вспомнив, что когда-то этот старец умел сводить с ума целые толпы. – Блядский сын! Как смел явиться ты милостью пущенный амо диавол направеше? Искушай плоть мира пагубного, коей ты грязного семени отродье!
Старец поморщился, видимо от боли и сощурил лукаво глаза, спокойно возложив руку на стол рядом с крестом.
– Ин аще так, исть воля наша, а воли Божия всех рассудит. Возьмем его на причастие. Авось ево душа черная светлее станет. Токмо сведите его, диавол супротивится буде. Данилко! Егорий! Хватайте подлеца и вяжите. Да рот кляпом заткните!
Егор шагнул к Завадскому, но Антон и Данила резво выхватили из-под кафтанов данные Мартемьяном Захаровичем пистоли и нацелили их на людей Вассиана.
Все замерли. Старец захлопал глазами.
Завадский, стоявший все это время смиренно опустив голову, медленно поднял взгляд.
– Филин, – сказал он негромко, глядя своими небесными глазами в слюдяное оконце между Вассианом и Филином, – если ты еще думаешь, какую сторону выбрать, то время определяться настало.
Великан обвел всех хмурым взглядом и остановил его на Вассиане. Тот глядел в ответ на Филина с жадным нетерпением.
Медленно, будто старый медведь, сдвинулся Филин, подошел к Завадскому и встал за его спиной. Шаги его тяжелые в абсолютной тишине оглушали. Все так же хмур был его взгляд, смотревший с тем же спокойствием на Вассиана, который тоже не спускал с него глаз и, казалось, потерял дар речи.
– Я слишком долго молчал и слушал, – сказал Филипп, стоя меж Антоном и Данилой, продолжавших держать в обеих руках пистолеты, – среди прочего шума, громче всех звучала твоя лживая болтовня. Но лишь однажды твои слова задели меня. В тот день, когда ты назвал меня вором. Посаженный тобою на цепь, я долго думал над ними и понял в чем дело. В тот единственный раз ты сказал правду.
Завадский медленно двинулся к Вассиану. Егор дернулся было, но Антон поднял ему в лицо пистоль.
– Я вор, хотя ничего не крал. Я сын вора и вор по духу. – Подойдя вплотную к старцу, Завадский наклонился, и почти прошептал ему в лицо: – Но с чего ты взял, старый маньяк, что вор не сможет стать королем?