Спасительная любовь
Шрифт:
Так и есть, подумала Мими, вытирая нож о светло-коричневые панталоны покойника и вкладывая его в ножны на бедре.
— Бедняжка, — сказала она мягко его тускнеющим глазам. — Плохо, что ты не знал — не только Хирург любил ножи. На самом деле, — она склонилась к его уху, — он научился этому у меня.
На прощание она поцеловала Джервейса в голову, натянула капюшон, осторожно ступая, прошла по залитому кровью деревянному полу к двери и постучала.
— Все кончено? — спросил надзиратель, отводя глаза.
Она похлопала
— Да, конечно.
Потом, зная, что вопросов не будет, Мими спокойно вышла из Ньюгейта и отправилась домой.
Эпилог
Все было так, как Джек рисовал в своем воображении. Солнечное утро, ярко-синее небо, какое бывает ранней осенью. Деревья уже начали желтеть, но было еще тепло. Джейми и его кузина Лалли бегали по лужайке за новым щенком. В доме шли работы — они с Оливией превращали Оук-Гроув в дом, безопасный и удобный для растущих детей. Где, на худой конец, он мог бы присматривать за ними, находясь поблизости.
Его семья вела себя так, как он и опасался. Никаких угрызений совести, никакого раскаяния за содеянное. Вернее, не совсем так. Они горько сожалели, что им не удалось похитить Джейми, чтобы воспитывать его так, как принято в Уиндеме.
Таким же образом они отреагировали на убийство Джервейса. Не со стыдом за его предательство. Они были в ярости, что Джек разоблачил его. Им было жаль легкомысленного повесу, каким они считали его, Джеку не позволялось сказать о нем ни единого плохого слова.
Это укрепило решение Джека жить и растить детей как можно дальше от Уиндем-Эбби. После того, что его семья сделала с Оливией, у него не было желания подвергать ее, Джейми, Джорджи и маленькую Лалли опасности снова пострадать от их коварства.
Исключение он сделал для своего младшего брата Неда, который, как он узнал, два года разыскивал Ливви, чтобы помочь ей, и для близнецов, которые помогали ей.
Чем больше он узнавал о тех ужасных днях, тем больше любил свою Ливви. Тем больше поклонялся ей. Его коллеги из военного министерства рассказали ему о его геройствах во Франции. Он помнил не больше чем пятую часть того, что он там делал. Ночь за ночью в своих сновидениях он вспоминал, как бессердечно вел себя по отношению к единственной женщине, которой всегда принадлежало его сердце.
Каждый день он только и делал, что пытался загладить свои грехи. Вот почему, к негодованию своего отца, он поселился в Оук-Гроуве во вдовьем домике. Вот почему он целыми днями помогал приводить в порядок долгое время остававшееся без внимания имение, чтобы в будущем оно в отличном состоянии перешло к его сыну или, если даст Бог и его жена вернется к нему, к дочери.
Глядя на Джейми, который споткнулся, упал и, смеясь, покатился по наклонной лужайке, Джек знал, что поведение его семьи не имеет для него никакого значения. Он готов был
Даже если Оливия никогда не подпустит его ближе. Даже если она никогда не сможет до конца поверить ему. Ему надо наверстать упущенное за пять ужасных лет. Узнать своего сына. У него есть сестра, которая стала ему еще дороже оттого, что он угадывал скорбь в ее улыбках, и племянница с самыми озорными зелеными глазами, какие ему приходилось видеть. Он должен сделать для них все, и пусть катятся к чертям фарисеи Уиндемы.
В коридоре послышались быстрые шаги Ливви — она словно услышала его призыв.
— Хорошо, что ты здесь, Джек, — приветствовала она его, войдя в комнату. — Мне не придется искать тебя по всему дому.
Он взглянул на нее и отметил, что она хорошеет с каждым днем. Она наконец рассталась с ужасной серой одеждой, и сейчас на ней было красивое голубое платье с длинными рукавами и гофрированным кружевным воротничком, которое подчеркивало ее мягкую красоту. Для него было большим облегчением видеть, как с ее лица исчезает страдальческое выражение. Да и порез на щеке был уже почти незаметен.
Она не видела, что он рассматривает ее. Ее внимание было приковано к небольшой красиво упакованной картонке, которую она держала в руках.
— Лив, ты не будешь возражать, если я позавтракаю здесь? — сказал он, вставая. — Мне хочется поскорее заняться крышей.
Она отмахнулась от него.
— Не говори глупостей. Во вдовьем доме нечего есть. Кроме того, ты ведь не будешь завтракать в одиночестве в свой день рождения.
— Ты помнишь, — сказал он, непонятно почему чувствуя себя неловко.
Она улыбнулась, ее карие глаза мягко светились. В них было неподдельное счастье.
— Конечно, помню. У меня ведь нет амнезии. Поставив картонку на стол, она положила еду себе на тарелку и отошла к окну, чтобы увидеть, на что засмотрелся Джек.
— Ты их испортишь, — мягко укорила она его, хотя на лице ее неудержимо расцветала улыбка, а глаза стали влажными и подозрительно блестели. — Пони и щенок за одну неделю. Ты отдаешь себе отчет, что этот зверь к Рождеству станет выше, чем Джейми?
— Это ирландский волкодав. Считается, что они замечательные охранники.
— Очень возможно, — согласилась она, наконец оторвав глаза от Джейми и Лалли, которые повизгивали, лежа на спине, пока неуклюжий долговязый щенок радостно лизал их лица. — Он не хотел пускать меня в комнату Джейми прошлой ночью.
Джек выдвинул для нее стул и, прежде чем сел, был награжден еще одной улыбкой.
— Я поговорю с ним.
— Поговори, — сказала она, взяла картонку и несколько раз постучала ею по столу, словно оценивая, — после того как я вручу тебе мой подарок на день рождения… ну, мой… — Она нетерпеливо тряхнула головой. — От всего сердца, Джек.