Спасительная женщина

Милютин Владимир

— Спутали…

— И ничего не спутали, дедусь. Смотри: «Напечатано в типографии…» И тушью от руки: «Кондрату Федотовичу Токареву».

— Мал ты еще. Не понимаешь!

Дед повертел в руках благодарственный лист, на обороте прочитал: «Тип. «Октябрь». Зак. 1483. Тир. 500 экз.».

Усмехнулся. Сказал:

— М-да… много нас, пенсионеров, 500 человек!

Век живи…

Однажды старый крокодил Брюзгу-зануду проглотил И стал от желчи зло плеваться: — И знал же я, что он брюзжит, Но разыгрался аппетит. А

надо было воздержаться!.. Мораль звучит вполне серьезно: Учиться — никогда не поздно!

Ради ясности

Карась, представьте, даже не моргнет, Завидев пред собой смертельную опасность. Так, может быть, воздать ему почет? Нет, подождем. Здесь требуется ясность. Зачем же логикой пренебрегать: Карась — лишен способности моргать!

Хорошо устроился

Сыр в масло угодил. По недоразумению. Обжился быстренько. Не ведает забот. И вот уже высказывает мнение: — Без сыра — масло в пищу не идет!

Любопытная натура

Вот все говорят, что я летун. Глупости. Здесь все гораздо сложнее. Не понимают руководящие товарищи мою сложную натуру. А она у меня натура любопытная. Ну день не могу прожить без нового… А если и выпадет такой, считай, зря его прожил, не прожил, а так, проканителился. И вот эта моя любознательность создает обо мне отрицательное общественное мнение.

Посудите сами. В молодости работал я в киоске союзпечати. Милое дело. Сидишь газетки почитываешь. Журналы тоже. Пока прочитаешь, поистреплешь малость (особливо, если и знакомым на денек-другой одолжишь) — не без этого. Так сказать, издержки производства. А товар потом не берут. Начальство недовольно… зарплату не платит, премию не дает… Ясно, не выдержал я, уволился. И все через нее, любопытную натуру…

Учел ошибки. Устроился на кондитерскую фабрику. Хи-и-и… Не жизнь, а сироп. Идешь по цеху, а карамельки из машины жиг, ты их в рот. Из другой — шоколадка. Ты ее, скажем, в карман. Надобно ведь знать, из чего эта штукенция получается. И опять виновата моя натура. Много я переисследовал тех сладостей, аж на работу идти мутило. И то. Попичкай любого с месяц конфетками — взвоет! Так что душа моя не приняла того производства…

Учел. Пошел туда, где жевать нечего. На стройку. День работаю, два. Приглядываюсь. Любопытно стало. Лежат доски. Плохо лежат. Прибрал. Раствор не у места. Навел порядок. Построил себе сарай, зятю гараж, тестю погреб зацементировал. Пригрозили судом. Не поняли любопытную натуру — хотел я узнать, как это они без тех досок да цемента стройку будут заканчивать. В общем-то, дом построили, но как, не могу сказать. Ушел я на завод. По собственному желанию.

Учел. Не брал даже то, что плохо лежит. Зайду, бывало, на склад, переговорю с дядей Ваней и — на базар. Домой ни-ни. Уж очень мне хотелось знать, каким инструментом народ на барахолке интересуется… Н-н-да… Задержали в проходной…

К тому времени я уже проголодался по настоящей работе. Поступил на мясокомбинат. Сначала в сумках носил. А что? Не станешь же с сырого мяса пробу снимать прямо на производстве! Негигиенично. Это вам не карамелька. Здесь для пробы колбаса есть. Молочную люблю. Уж сколько я ее, сердечную, перетас… перепробовал… не счесть. А потом сторожа нового поставили, неопытного, сумку замечать стал. Хорошо, к этому времени полиэтиленовые мешочки в продаже объявились. Химия — она сила… В мешочек мясца кинешь, обвяжешься под рубахой — сторож не замечает. Не будет же он тебя щупать. Неприкосновение личности. Закон. Но ОБХС(С) помешал. Ну и по собственному…

Теперь вот думаю — куда податься? И туда зовут, и сюда зовут. Объявлений много. Оно, конечно, везде можно ублажить любопытную натуру. Но везде ли поймут ее?

Погубили

Тот самый клен, что возле почты рос, Вдруг полюбился лирикам до слез. Он был срифмован С

тысячей влюбленных, Он должен был отвешивать поклоны, Шуметь листвой при ветре и без ветра И тень свою Дарить прохожим щедро, Шептать о чем-то — «просто» и «непросто Бамбук опережая в темпах роста, Подслушивать поэта каждый вздох… И бедный клен не выдержал — Засох!

Подкорная критика

— От Дятла что за польза, Только вред!.. А кто же критикует? Короед…

Авторитет

У Льва в глазу застряв, Соринка похваляется: — Таков мой вес и нрав — Сам Лев со мной считается!

Не тот дядя Вася

Получил я квартиру. Красотища! Слов нет!

Как это у Владимира Маяковского:

«Вода в кране — Холодная крайне. Кран другой не тронешь рукой».

Но вот беда. Отвернешь кран, а завернуть до конца сил не хватает. Приходится за дядей Васей бежать. Только скажу по секрету: это не тот дядя Вася. Ну, нисколечко он на литературного не похож. То ли литература отстает, то ли дядя Вася ушел вперед. Во-первых, трезв, как утюг. Во-вторых, выбрит и блестит, как полированный шифоньер. В-третьих, вежлив и начитан. «Мы, — говорит, — утечку воды имеем возможность ликвидировать в самое ближайшее время и с отличным качеством». И, знаете, ликвидировал. Стал я ему трешку предлагать — не берет. «Ты, — говорит, — газеты читаешь?» — Читаю. — «Стало быть, знаешь, что в таком-то годе строителям зарплату увеличили?» — Знаю. — «Значит, знаешь, что строители народ обеспеченный, и суешь трешку?» Хотел уж я трешку спрятать, покрасневши, а он мне: «Ты к этой трешке еще два рубля подкинь».

Потрясающая скромность

Иной из мухи сделает слона И ну шуметь: «Ура! Вы только гляньте!» Фоме такая слава не нужна, Он спичку выточит Из целого бревна И не кричит о собственном таланте!

Веская причина

— В лесхоз начальство что-то зачастило. Наверно, служба всех туда влечет? — Э, если б так на самом деле было! На пасеку спешат: там свежий мед!

Разновидность лодыря

Спит, А все же норовит Сделать вид, Что деловит!

Спасительная женщина

Все было готово. Две грозные армии стояли друг против друга. Ржали кони, нетерпеливо с ноги на ногу переминались боевые слоны, тяжелая артиллерия длинными стволами обнюхивала синюю даль, пехота заканчивала точить ножики. Установилась гнетущая тишина. Даже лошади слышали стук своих сердец. Казалось, ничего не остановит небывалого сражения и обильного кровопускания. Еще секунда и… Вдруг появилась она. Стройная, как крымский тополь, черноокая и чернобровая, в русских сапожках на французский лад. Она должна была дать сигнал сражению.