Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)

Чемберлен Диана

– Спасибо.

Он достал из холодильника кувшин, а из шкафчика над мойкой два зеленых стакана.

– Ну, и как поживает Оливия? – спросил он, разливая чай. – Мы ведь не разговаривали с вами с того дня, как ездили в Норфолк.

Она взяла из его рук стакан и прислонилась к столу.

– Оливия слегка запуталась. – Она опустила взгляд на стакан, и ее густые темные ресницы легли на щеки. – Много чего произошло с тех пор, как мы беседовали последний раз, не говоря уж о том, что я стала самым непопулярным врачом

в Аутер-Бенкс.

Он покачал головой:

– Я сожалею.

– Но позавчера мне предложили работу. Позвонил главный врач больницы «Эмерсон мемориал» и предложил мне должность в их травмоцентре.

– В самом деле? – Алек поставил свой чай на стол, явно расстроенный. – Вы примете предложение?

– Не знаю. Мне нравится здесь, и я бы хотела, чтобы мне снова начали доверять как врачу. – Она отпила чай, глядя на Алека из-за края стакана. Ее глаза имели тот же зеленый оттенок, что и стекло стакана.

– Пол изменился после своей поездки, – сказала она. – Он стал очень внимательным ко мне.

– Это замечательно, – Алек натянуто улыбнулся. – Он разлюбил… свою прежнюю, как ее там?..

– Не думаю, что он полностью покончил с ней, но он действительно старается. Дело в том, что, по его словам, Аутер-Бенкс вызывает у него воспоминания о ней, и поэтому он хочет отсюда уехать.

– Вот как? Значит, работа в Норфолке стала бы идеальным решением? – Он взял свой чай и направился в кабинет. – Я так и полагал, что это всего лишь вопрос времени.

Он хотел знать больше, он хотел знать, занимались ли они любовью.

– Вы сказали ему о ребенке?

– Еще нет.

Они снова были в кабинете, около старых инструментов Энни, и Алек с трудом выдерживал их запах.

– Это все решит, Оливия, – сказал он. – Пол такой романтичный. Если вы ему скажете…

– Я пока не могу.

– Он сам поймет это достаточно скоро, вы так не думаете?

Она посмотрела вниз, на свое бело-розовое полосатое платье с просторным напуском на животе.

– Что, уже заметно?

– Совсем нет, если смотреть на вас. Но… я полагаю… он ваш муж… – Он почувствовал, что краснеет, и Оливия улыбнулась.

– Я пока не подпускаю его к себе слишком близко.

– А-а-а, теперь понятно. – Он переложил ее тубус на стол. – Ну, садитесь.

Не успела она сесть, как зазвонил телефон, и Алек снял трубку. Звонила дежурная из ветеринарной клиники. Она сказала, что это срочный вызов. Собаке в глаз попала колючка.

Он повесил трубку и, улыбаясь, объяснил все Оливии.

– Это вы уговорили меня выйти на работу, – сказал он. Займитесь пока этим, – он показал на инструменты. – Я не знаю, как долго меня не будет, так что специально не ждите. Если вам что-нибудь понадобится, Лейси здесь.

Он поднялся наверх, сообщить Лейси, что уходит. Она сидела на кровати, вокруг были разбросаны книги и бумажки, из радиоприемника неслась

действующая на нервы музыка.

– Папа, – захныкала она. – Пусть она уйдет, если тебя здесь не будет.

– Она только пришла, Лейси. Я позвоню, если сильно задержусь.

Алек вышел из комнаты, прежде чем она успела высказать еще какие-нибудь возражения, и спустился вниз. Он остановился в дверях кабинета, но Оливия полностью погрузилась в свое занятие. У нее на коленях лежал лист миллиметровки, и она, задумчиво закусив нижнюю губу, склонилась над ним с ножницами Энни в руках. Он ушел, решив ее не беспокоить.

На улице его окутал влажный, соленый воздух. «Вольво» Оливии слегка запотела и сверкала в розовых лучах заката. Проходя мимо нее к своему «бронко», Алек провел рукой по теплому, гладкому крылу машины.

Лейси появилась в дверях кабинета. Оливия оторвала взгляд от инструментов и ее поразил вид Лейси: она выглядела гораздо старше своих четырнадцати лет.

– Здравствуй, Лейси, – сказала она. – Как поживаешь?

– Хорошо. Лейси зашла в кабинет и переставила стул от стола Алека к рабочему столу. Она села, подтянув голые ноги на стул и обхватив колени руками. Трудно было сохранять серьезное выражение лица, глядя на ее волосы.

– Над чем вы работаете? – спросила она. Оливия задумалась. Она не могла ей ответить, что делает витраж для детской: не могла же она сказать Лейси, что беременна, когда ее собственный муж понятия об этом не имел.

– Я делаю витраж для одной из спален в моем доме.

– У вас есть рисунок? Мама всегда работала с рисунком.

– Да.

Оливия подняла лист миллиметровки с колен и положила его на стол. Возможно, рисунок воздушных шаров показался Лейси слишком простым, после тех композиций, которые делала ее мать. Но Лейси улыбнулась.

– Красиво, – сказала она, и ее голос прозвучал искренне. Она наблюдала, как Оливия достает рулон медной фольги из кейса. – Вы не сказали папе, что видели меня у себя в отделении?

– Нет.

– Почему?

– То, что происходит в скорой помощи, строго конфиденциально. – Она посмотрела на Лейси. – Как себя чувствует твой приятель? Парень, который баловался креком?

Лейси сморщила нос:

– Это не мой приятель. Он вернулся в Ричмонд, и вообще он негодяй.

Оливия кивнула:

– Он рискует своим здоровьем.

– Его это не беспокоит. У некоторых людей такая паршивая жизнь, что их не волнуют подобные вещи.

Лейси взяла моток припоя и начала крутить его в руках. Ее ногти были коротко обкусаны, некоторые – до мяса. За колючей внешностью скрывалась испуганная девочка.

– Твой отец рассказывал мне, что у тебя целая коллекция старинных кукол, – сказала Оливия.

– Да. – Лейси не отрывала взгляд от припоя. – Моя мама дарила мне их на каждый день рождения.