Спасти Цоя
Шрифт:
Уж не знаю почему (может, от волнения), я попросил налить бокал красного вина, как и положено, предъявив буфетчице паспорт (правила я знаю и строго соблюдаю их), хотя до этого вроде как намеревался выпить пива. Конечно же, взбудораженный неожиданной встречей со звездой, заставшей меня врасплох, теперь я лихорадочно соображал, как же по максимуму использовать подвернувшийся случай пообщаться с самим Эмерсоном. «Чужак в стране чужой», говоришь… что-то знакомое, только вот вспомнить никак не могу, откуда эта фраза мне известна… И тут меня осенило – как же я мог забыть?!
Маэстро
– Вы любите Хайнлайна? – произнес я, едва опустившись на стул.
– Что? – вскинул брови Эмерсон, не поняв неожиданного вопроса.
– Ну, Роберт Хайнлайн, знаменитый писатель-фантаст… Вы только что упомянули один из его романов…
– Ах да, – оживился Эмерсон, – обожаю его книги, почти все, что им написано, прочитал.
– А я вот только одну – «Дверь в лето».
– Ну, какие твои годы, еще успеешь всего Хайнлайна прочитать, и не по одному разу, – утешил он меня, а потом, заговорщицки подмигнув, заметил. – Небось спишь и видишь, как сам путешествуешь во времени? – имея в виду ту самую книжку, которую я уже прочел.
В ответ я только хмыкнул. Знал бы он, куда я собрался, таких бы шуточек наверняка не отпускал в мой адрес.
Так мы и разговорились. Эмерсон объяснил свою недавнюю метафору, как впервые в жизни себя почувствовал «чужаком в стране чужой». В 1972 году, когда побывал в Японии на гастролях, у него там были два концерта в Токио и Осаке и обширная культурная программа в течение недели. Группа ELP арендовала реактивный чартерный самолет, привезла с собой из Лондона целую стаю британских журналистов и восемь тонн музыкального оборудования, а схожие чувства маэстро испытал теперь, когда наконец-то добрался до России, – здесь другая жизнь, культура, традиции и, наконец, непонятный алфавит – какая-то марсианская кириллица.
Потом я, как бы между прочим, подивился тому факту, что он за свой счет купил поесть – ведь у него в гримерке вдоволь всего: и питье, и еда и, как я понимаю, абсолютно бесплатно.
– Так и есть, – подтвердил Эмерсон, – промоутером выставлено все – от нужного размера махрового полотенца до нужной марки спиртного – согласно бытовому райдеру.
– А почему же в таком случае вы здесь, а не там?
– Понимаешь ли, ведь скука смертная одному сидеть в грим-уборной. А здесь я могу перекинуться с кем-нибудь парой-тройкой фраз. Хотя бы с тобой.
– Может, тогда не стоило требовать отдельную комнату? – съязвил я.
– Стоит, не стоит – все это пустые разговоры… Пойми одно: по моему статусу так положено – отдельная грим-уборная, как и отдельный лимузин, хотя я, кстати, могу ездить на чем угодно, даже на велосипеде, – и шутливо добавил. – Стал звездой, вот и сиди в гордом одиночестве.
Мы рассмеялись.
– А это правда, что вы не даете интервью?
– Первый раз об этом слышу, еще не далее, как вчера плотно общался с журналистами в Москве. А почему мой юный друг интересуется этим вопросом?
Я представился, сказав, что прибыл
– Ты действительно журналист?! Ничего не придумываешь?!
Пришлось показать журналистское редакционное удостоверение. Эмерсон, конечно, от него отмахнулся, мол, верю, верю, прости парень, не хотел обидеть, только и спросил, косясь на мой бокал с вином, есть ли мне уже 18 лет.
– Не волнуйтесь, с этим все в порядке, – произнес я, демонстративно пригубив из бокала вино.
И тут краем глаза перехватил жадный взгляд Эмерсона – мы сглотнули с ним одновременно: я – вино, а он – чай с молоком.
– По совести говоря, – признался он, – я сам бы с удовольствием сейчас пропустил бы бокальчик-другой красного… Вино я люблю, а вот к пиву равнодушен, правда, с недавних пор перед концертом вообще не употребляю алкоголя, строго соблюдаю «сухой закон».
– Мне, в отличие от вас, на сцену выходить не надо, – поддержал я новую тему нашего разговора.
– А когда-то музыкальная братия называла меня за глаза «Мистер Курвуазье». Знаешь? Нет?
Я неопределенно мотнул головой, Долгов про это не упоминал.
– Да, «Мистер Курвуазье», – повторил маэстро, продолжая откровенничать. – Это прозвище, помнится, дал мне Джерри Губмен, скрипач «Оркестра Махавишну». И не случайно – в годы расцвета ELP бутылка отменного французского коньяка на сцене стала частью моего арсенала… Она прочно заняла место в моей жизни, как на сцене, так и в быту. Она, между прочим, всегда вызывала аплодисменты у публики, когда в середине соло на фортепиано, играя левой рукой останато, я протягивал руку, брал бутылку и пил прямо из горла… – сделав длинную паузу, он добавил. – Тем не менее я никогда, – повторяю: никогда! – так и напиши в своей статье: Кит Эмерсон никогда не отменял концерта из-за подпития или похмелья.
У меня не было слов, честно говоря, я был просто ошарашен подобными откровениями звезды, мне только и оставалось, что внимательно слушать. Он много о чем поведал: про скоростные японские мотоциклы, пилотирование спортивных самолетов, хорошо выдержанный коньяк с запахом луговых трав, который надо пить непременно теплым, короче, про все то, что он любил и о чем думал. О синтезаторах, электроорганах и концертном рояле «Стейнвей», занимавших не менее важное место в его существовании, чем вышеперечисленное, он, конечно, тоже упомянул.
Вспомнив одну из баек, рассказанных Долговым, спросил:
– Вы действительно являетесь лауреатом московского Конкурса имени Чайковского?
Он аж поперхнулся чаем, так его обескуражил вопрос, но, откашлявшись, переспросил:
– Какого-какого конкурса?
Я повторил, и тут он развеселился.
– Первый раз про такое слышу. И чего только люди не выдумают… Ну что ж, могу прокомментировать… Хоть у меня весьма быстрая манера игры на фортепиано – про это всем известно, – но все-таки пальцы рук не настолько длинны, чтобы стать вторым Вэном Клайберном, – он покачал головой и усмехнулся. – Думаю, что в Москве на конкурсе мне ловить было бы нечего.