Спасти Москву! Мы грянем громкое Ура!
Шрифт:
По мере чтения от их уверенности не осталось и следа, наоборот, лица стали сереть, потом бледнеть, по коже поползли крупные капли холодного пота. Было видно, что их не только проняло до самого копчика, но смертельно напугало.
— Я думаю, господа, суда присяжных не будет! Военный трибунал оценит ваши деяния по достоинству!
— Но мы же не знали!!!
Редакторы дружно взвыли в один голос, с мольбой смотря на председателя правительства.
Теперь до них окончательно дошло, что это не пустые угрозы, и расправа может быть жестокой —
— Но вы же газетчики, господа, — голос Петра Васильевича стал ехидным, — состряпав гадость, вы не удосужились ее проверить! Погнались за «жареным»?! Решили тиражи увеличить?! Так всего лишитесь!
— Ваше высокопревосходительство, мы таки немедленно все исправим! Извинимся чистосердечно, опубликуем хвалебные материалы…
— Имя таких жертвователей должно быть известно всем, господин премьер-министр!
— Больше не повторится…
— Хорошо, господа, я вам верю! Надеюсь, что мы больше не встретимся по подобному поводу!
Побитыми собаками выходили из кабинета председателя правительства редакторы. В последних словах Петра Васильевича для них явственно прозвучало: «Идите и не грешите, сукины дети!»
Тешин
— Я не думала, что потомки храбрых гуситов превратятся в мокрые тряпки! — Настена сцепила пальцы, женское лицо исказила гримаса бессильной ярости. — Твои же легионеры не желают сражаться, легли под большевиков как дешевые уличные проститутки. Ну что ты молчишь, Иржи, скажи что я не права, и твои солдаты возьмут в руки оружие?!
Колер ничего не ответил на горячечный шепот жены, только желваки ходили на скулах, да хмурил брови.
Крыть было нечем, и слов утешения не находилось — скажи кто ему о том полгода тому назад, не только бы не поверил, в лицо бы плюнул.
— Ян Жижка и Прокоп Великий вас на том свете приветят — выпорют, как сукиных детей! Струсили, забились по домам, как тараканы за печкой, и ждете чего-то!
Бывший капрал чешских легий угрюмо засопел — крыть было нечем. Жена права во всем — русские, казаки и сибиряки отчаянно сражались и смогли отстоять свой дом, а они подняли руки перед красным нашествием, предпочтя сохранить свои жизни.
Нет, поначалу даже воевали упорно, закрепившись на перевалах, но как красные, русские и немцы поднажали хорошо, то чехи живо сдали позиции.
В ноябре правительство покинуло Прагу, эвакуировалось в Италию, ибо австрийцы отнеслись к чехам крайне враждебно.
Красных встретили со скрытой враждебностью, вот только о сопротивлении никто не думал — первым делом большевики репрессировали классово чуждые элементы — офицеров, полицейских, чиновников, буржуазию и прочих.
Никого не расстреливали, просто забивали в вагоны и гнали куда-то под Варшаву, а по слухам, даже в Заполярье, к Уральским горам поближе.
После такой демонстрации население оккупантам уже не противилось —
— Овцу забрали, яиц им давай, зерна центнер выгребли — мы зимовать-то как будем. Иржи?!
— Перебедуем! Мне паек скоро выдадут, через три дня, — угрюмо отозвался Колер и непослушными пальцами расстегнул воротник гимнастерки с нашитыми красными «разговорами».
Ох, как не хотел идти Иржи на поклон к местному коммунистическому начальству, но пришлось, куда денешься! Голод, как говорят сами русские — не тетка!
Первым делом красные организовали в первом чешском городе, в который они вошли, совдеп, который возглавил приехавший из Москвы Ярослав Гашек.
И сторонников большевизма среди чехов оказалось немало, особенно тех, кто прозябал в нищете или не нашел себе работы.
Население округа живо обложили продразверсткой, дабы обеспечить поставки продовольствия Красной армии и на выдачу пайков совслужащим и рабочим.
Тем же, кто не пользовался доверием власти, паек не полагался, оттого их называли «лишенцами» — русское слово сразу прижилось среди чехов.
Дабы получить паек для пропитания семьи, ставшей больше на рожденную Настеной дочку, Колер пошел в совдеп со справкой из госпиталя в Иркутске, где указывалось, что он получил ранение сабельным ударом в бою с казаками.
И бумажка сыграла ключевую роль — узнав, что Иржи участвовал в боях с белыми казаками, Януш Лотман сразу предложил ему перейти в военную секцию инструктором.
Овцу, яйца и зерно так и не вернули, но от разверстки их сразу же освободили, вписав в бедняки. Наоборот, им стало полагаться семенное зерно весною, как и другим малоземельным крестьянам, что привлекло симпатии целого слоя населения.
Какие уж тут восстания, тем паче чехи хорошо знали, что происходит в соседней Польше. Там шла ожесточенная война и красные перешли к крайним мерам — волнения и мятежи подавлялись без жалости, ЧК свирепствовала, семьи партизан брались в заложники, а самих повстанцев расстреливали пачками, без суда и следствия.
Прикажите разделить судьбу этих безумцев?!
Нет уж, увольте! Чехи — благоразумные люди. Лучше уж выслушать упреки жены, которая как русская, пока не отдает отчета, чем разделить судьбу тех, кто ослепленный ненавистью и дуростью пытается противостоять неодолимой силе.
Нет, лучше потерпеть и дождаться освобождения — вдруг те же венгры смогут опрокинуть большевиков, или союзники — англичане или французы придут на помощь…
Москва
— Лев, у меня для тебя есть хорошая новость, очень хорошая! — Глеб Бокий, начальник секретного отдела ВЧК прямо светился от распиравшей его радости. — Я нашел твоего кровника, он уже сделал отличную карьеру, прямо как наш Тухачевский!
— Даже так?! Наш «друг» спешит упрочить свое положение поближе к недобитому императору?!