Спасти огонь

Арриага Гильермо

Легли в парке, среди бомжей и бездомных собак. Сплелись, как змеи, под деревьями, чтобы согреться. Во сне Марина начала бормотать какие-то непонятные слова, как будто на утраченных языках. С какими невидимыми существами она общалась? Кого призывала на этом странном наречии? Он поцеловал ее в лоб и уснул под таинственный шепоток.

В половине седьмого солнце облизало ему лицо. На проспекте гудели первые машины. Он отделился от Марины и сел на газоне. Она свернулась от холода в клубок. Нужно решать проблему. Хосе Куаутемок легонько потрогал ее за плечо и прошептал: «Сейчас вернусь. Никуда не уходи».

Он побродил по парку, размышляя, что делать. Нельзя дальше жить, как бедуины. Это он привык к тяготам, а она-то нет. Он обернулся и посмотрел на

нее издалека. Она так и посапывала под деревьями. И тогда он принял совершенно неожиданное решение. Пошел искать телефон-автомат. Через пять улиц нашел. Разнорабочий, по виду индеец-тотонак, разговаривал односложными фразами: «да», «нет», «да нет». Напоследок сказал: «Ладно, хозяин» — и повесил трубку. Хотел слиться, но тут Хосе Куаутемок остановил его: «Друг, не одолжишь карточку? Мне позвонить нужно». Тот даже не ответил. Развернулся и намылился удрать, но Хосе Куаутемок перешел на науатль: «Мне очень нужно». Паренек вылупился на него. Что это еще за хрен? С виду как антрополог-гринго, из тех, что вечно крутятся у них в деревне, только говорит без акцента. «Мне просто позвонить», — повторил Хосе Куаутемок на родном языке. Тот еще сильнее вылупился. Почему такой блондинистый, в жопу плюнуть — не достать, попрошайничает? «Хорошо, только много не наговори», — ответил он на науатль. Хосе Куаутемок набрал номер по памяти. После шестого гудка трубку сняли. «Франсиско Куитлауак?» На том конце ответили: «Да, слушаю». Неизвестно, пошлет он их на хрен или решит помочь. «Я сбежал из тюрьмы».

Пробуждение

Проснувшись, я почувствовал, что ноги у меня какие-то странные. Я осмотрел их и не нашел ничего необычного. Попробовал надеть ботинки, не получилось. Еще дважды попробовал. Никак. Может, ботинки скукожились. Сыро же.

Завтракать не пошел, дальше стал дремать. Пролежал минут пятнадцать, и тут у меня кольнуло в пятках. Я сел на койке и взял свою правую ногу, посмотреть поближе. Услышал легкий треск. Наклонился пониже и прислушался. Треск шел от подъема ступни, звук был такой, будто глиняный горшок постепенно раскалывается. Поднял вторую ногу. Такой же треск, непрерывный, едва слышный. Я опять подумал, что это от сырости.

Приближалась первая смена обеда. Жрать уже хотелось. Босым идти было нельзя, поэтому я просто примотал ботинки к ступням и так отправился по коридорам. В столовой попросил кореша взять мне обед. Он отстоял очередь и принес суп и жаркое. Пока я ел, двое мужиков стали пялиться на мои ноги. «Что это с тобой?» — спросил один. Я посмотрел. Ноги поменяли цвет, и на них появились какие-то шишки. «Стопа атлета?» Я улыбнулся. После обеда схожу в медпункт; может, что посоветуют.

Я не сильно волновался. Доел обед и, вставая, почувствовал сильную боль в стопах. Я посмотрел вниз. Между пальцами выросли маленькие клубеньки, а на подъеме — стебли. Сырость, подумал я, или агрессивный грибок.

До медпункта было далеко, и от боли я не смог дойти. Надзиратели помогли мне кое-как подняться в камеру. Положили на койку и пообещали прислать врача. Сокамерник дал старую-престарую аспирииину, почти рассыпавшуюся в пыль внутри упаковки. Боль улеглась, и я поспал.

Проснувшись, обнаружил новые отростки по всему телу. На ладонях, на плечах, на ляжках. Что это за странная болезнь? Стебли на ногах вытянулись и теперь напоминали ветки. Крошечные клубни превратились в корни. Срочно нужно было выяснить, что со мной.

Я попытался подняться на ноги. Из-за корешков на стопах потерял равновесие. На карачках преодолел коридор и кое-как спустился по лестнице. Вылез во двор и направился к медпункту. Шел мелкий дождик. Вокруг никого не было видно. В случае чего даже на помощь позвать некого.

Я

пополз между лужами. Посередине двора остановился. Почки на руках распустились листьями. Туловище на глазах покрывалось шершавой коричневой коркой. Неужели же грибок?

Припустил дождь. Из-за кроны своих рук я едва различал путь к медпункту. Нужно, чтобы меня осмотрели врачи. Они наверняка подстригут ветви и остановят это древесное вторжение. Я попытался ползти по асфальту, но тело само откатилось к единственному кусочку земли во дворе. Корни на ступнях тут же углубились в почву. Я хотел позвать на помощь, но издавал только приглушенные стоны. С языка посыпались сухие листья. Вокруг глаз появились морщинистые наросты. Я застрял в грязи. Мимо прошли трое знакомых. Точнее, пробежали — не хотели намокнуть. Я попробовал протянуть руку, остановить их, попросить о помощи. Не получилось. Моя воля умерла.

Внутри меня ствол продолжал расти. Я еще успел увидеть кору, мох. К тому времени, как дождь прошел, древесное перевоплощение завершилось. Я превратился в дерево. Не мог произнести ни слова, но и безмолвным существом тоже не был. Просто стал изъясняться на другом языке. На ветру мои листья выражали идеи, чувства, эмоции и беззвучно молили о помощи.

Когда я не отозвался на перекличке, надзиратели забили тревогу. По громкой связи меня объявили во внутренний розыск. Залаяли спущенные с поводков бельгийские овчарки. Зажглись прожектора. Тщетные меры. Я хотел пояснить надзирателям свое новое состояние, убедить, что они гоняются за мной зря. Но они продолжали лихорадочные поиски. Из глубин своей древесной тишины я наблюдал за ними. Любопытные существа — люди. Предсказуемые, истеричные. Они носились туда-сюда, ни разу не взглянув в мою сторону. Не задавались вопросом, откуда внезапно взялось новое дерево. А если бы остановились рядом, то, может, расслышали бы глухой гул моего растительного языка. Узнали бы меня и посмеялись над своей ошибкой. Позвали бы специалистов, те послушали бы меня и назначили лекарство, чтобы обратить процесс, и тогда я вновь стал бы самим собой. Но они прошли мимо.

В своем новом состоянии я не перестал быть убийцей. Мои корни выросли и медленно задушили соседние деревья. Я победил их, и рядом со мной покоились теперь их увядшие останки. Без соперников, с которыми приходилось делить углекислый газ, воду, минералы, я стал особенно раскидистым.

Я уже долгие годы такой. Меняюсь с каждым сезоном. Летом листва у меня густая, непроницаемая, ослепительно-зеленая. А осенью ветви оголяются становятся хрупкими, и пол стволом моим групп листва.

Я утратил надежду снова стать человеком, я этого не хочу. Зачем мне возвращаться к людской суматохе? В нас, деревьях, есть великолепное спокойствие. Однажды наступит особенно суровая зима, и я навсегда усохну. Меня, ломкого и бессловесного, пустят на дрова, и я возрожусь, как огонь.

Хосе Куаутемок Уистлик

Заключенный № 29846-8

Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно

По воспоминаниям солдат Первой мировой, самое тяжелое в сражениях — это ожидание. В окопах на холодных европейских равнинах, в глине, под дождем они целыми днями дожидались, когда возобновится атака. Иногда не могли отойти на свои позиции. Вылезти на поле — тоже, потому что стали бы легкими мишенями. Приходилось терпеть в траншеях. Некоторые не выдерживали и от недосыпа и голода сходили с ума. Предпочитали скорее погибнуть, чем гнить под грузом этой тревоги. С винтовкой наперевес они перескакивали колючую проволоку и, не произнося ни слова, неслись по грязи навстречу противнику. Товарищи прилагали тщетные усилия, чтобы их остановить. Они как помешанные палили по вражеским позициям, пока их не подстреливал снайпер.