Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов
Шрифт:
Пронин долго бродил по ипподрому. Побывал всюду. Поговорил еще с двумя завсегдатаями из списка Железнова. Познакомился со знаменитым жокеем Гаврилюком, с которым они быстро припомнили общих приятелей. Красавец Гаврилюк был вхож в богемные круги, им восхищался сам Алексей Толстой. Он выступал не только на ипподроме, но и в цирке. Пронин смутно вспоминал историю трехлетней давности про юную циркачку, которая покончила с собой, когда Гаврилюк не принял ее любви. Про Бронсона жокей ничего нового не сообщил, только проницательно заметил, что он не похож на других американцев.
– А вы много знавали американцев?
– Да человек сто! И по линии цирка, и на дипломатических приемах,
– И чем же он на них не похож?
– Слишком беспечно держится. А приглядишься – нет, он здесь не гуляет, не кутит. У него дело какое-то на уме. Скрытый интерес. Я как с товарищем Виктором поговорил – сразу подумал, что именно этот нюансик может вас заинтересовать.
– Ну а про секретность вам Железнов все уже рассказал...
По конюшням Пронин пробежал, не привлекая внимания. Осматривался, пробираясь через грязь по дощечкам. И все-таки узнал Прокопия! При такой активной жизни, как у майора Пронина, в любой компании немудрено встретить старого знакомого...
И как-то неожиданно хлынул дождь – холодный, ледяной октябрьский дождь. Пронин успел добежать до троллейбуса на Ленинградском проспекте. Эх, пальто за пять минут промокло и висело на плечах тяжелой жижей. Народу в салоне было немного. Галдела молодежь – этот район Москвы не зря называли студенческим. Зачем-то он поднялся на второй этаж троллейбуса и, как ребенок, стал наблюдать за сумрачной, напрочь промокшей Москвой. Пронину нужно было срочно заглянуть в архивы. В портфеле у него припасены две плитки отменного шоколада фабрики «Рот Фронт». Архивистки любят шоколад!
Пронин влетел в архив, быстро сбросил мокрое зеленое пальто и через две минуты уже вручал шоколад Леночке – той самой Леночке, которая не раз помогала Пронину найти редкую и столь нужную бумаженцию. Когда через час Пронин получил все необходимое и даже сверх того, ему пришлось натягивать все то же – еще не просохшее – пальто.
На улице Пронин понял, что дебют партии завершен. Действующие лица ясны. А силы за несколько бессонных суток иссякли. Теперь – пассивный отдых на Кузнецком. Что бы ни говорил Ковров, завтра я работать не стану. Даже Ботвинник в матче с Бронштейном в критический момент взял тайм-аут и восстановил силы. Это в шахматах. А в работе контрразведчика, если силы оставляют, – и рукой-то трудно пошевелить. В таком состоянии продолжать работу может только очень самонадеянный авантюрист.
И тут кто-то дернул его за плечо.
– Ну и промокли вы, Иван Николаевич! Пальто – что у твоего утопленника. Мокрое насквозь!
– Что ты себе позволяешь? – вспыхнул Пронин. – Подкрадываешься сзади. А если бы я выстрелил? Или по зубам тебя отоварил? Мне беззубые сотрудники не нужны. И шалые тоже.
– Я по делу, Иван Николаевич. Еле вас догнал. – Он и впрямь тяжело дышал, запыхался. – Нам звонил старик с ипподрома.
– А, этот антикварный завсегдатай...
– Говорит – важнейшая информация. Тебя требовал. Под великим нажимом сообщил нам.
– Не тяни уже.
– Всего несколько слов, как телеграмма: «Прокопий бежал с конюшни». Восклицательный знак.
– Два восклицательных знака! Свои претензии снимаю. Ты имел право колошматить меня по плечу и даже поленом. Кажется, мы упускаем шанс. Если Прокопий уйдет – меня надо будет переводить в постовые милиционеры на какой-нибудь тихий подмосковный перекресток.
Указания пришлось давать прямо на улице, в сквере. Они присели на лавочку.
– Первое. Дуй на ипподром. Из-под земли достань фотографии Прокопия. Размножить и распространить по милиции и по нашим. По всей России, а по
Пронин ненадолго остался в одиночестве. Вот и отдохнул. Рабочий день становится трехсуточным... Сейчас бы еще нервишки успокоить. Да здравствует хладнокровие! Как можно взбодриться? Стакан водки? – да ну ее! Таблетку? – нет, это не наш путь. Пронин решил, что лучшая терапия – это музыка. В ожидании автомобиля Пронин затянул песню:
Он шел на Одессу, он вышел к Херсону,
В засаду попался отряд...
Налево – застава, махновцы – направо
И десять осталось гранат...
Пел по правилам, вытягивая все ноты. Пел с выражением, воображая себя соратником героя песни – матроса Железняка, с которым Пронин несколько раз встречался у Дзержинского. Тогда он – молоденький солдат – смотрел на Железняка как на божество. Песня – это отвлечение, трехминутная передышка, отдых перед большим сражением.
Казаки-разбойники
Пронин расположился на заднем сиденье «эмки». Там удобнее было читать в сумерках. Виктор не сплоховал, добыл информацию. Жил наш беглый конюх в одиночестве на Стрелецкой улице. Это по московским меркам недалеко от ипподрома и практически в Марьиной Роще... Рядом с Селиховым, значит, живет. Совпадение? Круг общения крайне узок – замкнутый человек, надо думать. Пронин усмехнулся: «Да он и раньшие времена не был душой компании!» Двоюродная сестра работает в билетной кассе на платформе «Лось» под Москвой. Надо ее проведать, хотя скрываться у сестры – это слишком глупо для игрока с таким чутьем. Женщина по имени Людмила. Точный адрес неизвестен. Место работы – предположительно четвертая швейная фабрика на Преображенке. Небось там под тысячу барышень ткут да шьют. Как там искать Людмилу? Да и где гарантия, что это ее подлинное имя? Письмо по такому адресу не нашло бы получателя... А я должен найти.
– На Стрелецкую, Адам, – сказал Пронин дикторским голосом. Он уже успокоился.
Стрелецкая улица выглядела почти трущобно. Двухэтажные скучные дома, тихо, как в деревушке. Участковый уже ждал Пронина. Вместе они взломали дверь прокопьевской комнаты.
Участковый – сорокалетний обстоятельный усач – решился на комментарий:
– Прокопий Назаров. Жил тихо. Выпивал умеренно. Что еще сказать? Не думал я, что вы им заинтересуетесь.
– Назаров? Ну, пускай будет Назаров. Фамилия вообще-то подходящая.
Жил конюх Прокопий Назаров по-спартански. Металлическая кровать со скрипящей сеткой да грубо сколоченный стол. Больше мебели не было – только два деревянных ящика и чемодан. На столе лежал красивый вышитый рушник – единственная уютная вещь в пропыленном холостяцком жилище.
В ящиках и в чемодане Пронин не нашел ничего интересного. В общей кухне у Назарова, как и у каждого жильца, была своя полка. Запасов съестного он не держал. На полке гордо стояла массивная кастрюля, в ней – три картошины и самые простые столовые приборы: вилка, две ложки, два ножа. Еще имелась металлическая кружка и пачка грузинского чая. Пронин попросил участкового срочно и с превеликой дотошностью обыскать места общего пользования, двор и комнаты, куда Назаров мог проникнуть.