Спать и верить. Блокадный роман
Шрифт:
«Ум из него выходит», — зажмурилась Генриетта Давыдовна.
Какие тут сто лет, какое счастье.
Белочка на стенных часах методично щелкала облезлый орешек.
43
…………………………………..
…………………………………..
…………………………………..
44
— Ответственного секретаря «Ленправды» допрашивает. Этот дятел снимок тиснул на первой полосе — ополченец в полный рост с коктейлем Молотова. Вроде как на танк. Ворошилов
Арбузов вытащил ключ, открыл одну из однояйцевых дверей, пропустил Максима вперед, зашел, заперся. В узком помещении находился кожаный диван, ничего больше. Напротив — прорезь длиной в диван и шириной в полдоски. Вид сверху на кабинет следователя. На стуле согбенный ответсек, со спины.
Ульяна, молодая, довольно крупная женщина с густой гривой ярко-рыжих волос, расхаживала по кабинету.
На столе примялась злополучная газета.
— Так вы, Ефим Борисович, всю вину хотите решительно взять на себя?
— Так она и есть на мне целиком, товарищ следователь, — послышался тихий подкашливающий голос ответсека. — Фотограф много снимков дал, только на одном в полный рост, надо же мне было его и выбрать. Я смекнул — движение, героизм, иллюстрация лозунга «Преодолеть танкобоязнь»… Ракурс! Эх…
— Ракурс он смекнул, надо же, — Ульяна приподняла густую бровь. Села на свое место, взяла газету, всматривалась несколько секунд. — Хорош ракурс, не поспоришь. А может, ваш главный редактор смекнул в Москву угадать, чтобы номер с предательским ракурсом не подписывать?
— Он же не мог знать, что его с делегацией вызовут! — возразил Ефим Борисович. — Неожиданно это случилось.
— А когда случилось, он быстро дал вам команду: ставь пока меня нет заготовленный подлый снимок! Ставь снимок-убийцу! Так?
Ульяна обошла стол, села на столешницу с краю.
— Ну что вы, товарищ следователь, он же не враг!
Ульяна наклонилась к газетчику, заглянула в глаза.
— Как не враг? Ефим Борисыч! Он дает команду опубликовать снимок-убийцу и — не враг? Друг? Руссиш-германиш фройндшафт?
— Но он не давал такой команды! — едва не вскричал в отчаяньи ответсек.
— А фотограф не делал фашистского снимка?
— Он дал много снимков, этот выбрал я… Лично я. Вы мне не верите?
Грамотно устроен наблюдательный пункт, подумал Максим. Лица допрашиваемого не видать, следи за эмоциями по затылку. Эффектное режиссерское решение. Чье, интересно? И знает ли Ульяна, что за ней подглядывают?
— Верю я вам или нет, — вкрадчиво сообщила Ульяна, — значения не имеет. Имеет значение, что газете поверили уже десятки бойцов по всей линии обороны! Люди привыкли верить советской печати! И шагнули грудью на огонь, и погибли, не успев… ничего не успев. Мальчишки безусые. Многие даже не… ни разу.
Максим решил, что ослышался. Ответсек, судя по судороге, тоже. Ульяна продолжала как ни в чем
— И десятки танков прорвались через окопы, и сотни других ополченцев — погибли. И Гитлер приблизился к городу Ленина! Вот что имеет значение.
Ответсек выдавил что-то чуть слышно, сверху не разобрать.
Ульяна его продублировала:
— Конечно, Ефим Борисович, вы понесете самое суровое и справедливое наказание. Несомненно. За это не беспокойтесь. Но вы хотите быть осуждены в одиночку. Вне преступной группы. Хорошо, даже если допустить, что редактор не давал вам преступного приказа… Допустим! Но что же за атмосферу создал он в редакции, если фотограф дает снимки-убийцы, а ответственный секретарь печатает их на первой полосе?
— Товарищ следователь! Товарищ следователь… Мы, газетчики, тоже люди и можем ошибаться. Да, моя ошибка преступна, но в газетном деле неизбежны опечатки, ляпы…
Примеры? — быстро спросила Ульяна, возвращаясь на место и вооружаясь карандашом.
Молодец, подумал Максим.
— Примеры… чего?
— Какие ляпы, ошибки и опечатки допускала ваша газета в последнее время?
— Э-э… Так сразу не сообразить…
— Соображайте. Я не тороплюсь.
Ульяна отложила карандаш, вновь обошла стол.
— Встаньте, пожалуйста.
Задержанный спешно повиновался. Ульяна повернулась к нему спиной.
— Молнию, пожалуйста, расстегните.
— Э-э…
— Молнию на платье. Сначала молнию, а потом пуговицу сверху.
— Э-э…
— Ну же! — прикрикнула Ульяна.
Газетчик трясущимися руками исполнил требуемое.
— Спасибо. Сядьте.
Ульяна стянула через голову платье, осталась в бюстгалтере и сиреневых рейтузах. Села, начала писать.
— Итак? Какие же вы вспоминаете ошибки?
— Э-э… Вот в прошлом сезоне… Э-э…
Максим осторожно глянул на Арбузова. Тот напряженно всматривался в щель. Как болельщик, когда пенальти.
Газетчик тоже подумал о футболе.
— Э-э… Вот в прошлом сезоне «Зенитовец» выиграл у москвичей два на ноль, а мы ошибочно поставили, что один на ноль.
— Вот ведь как! — удивилась Ульяна.
— Да, была такая ошибка… Но мы в следующий же день и полную таблицу дали, и интервью с тренером «Зенитовца», и…
— Но это ведь ерунда, правда? Мы зафиксируем, но это ведь маленькая ошибка, Ефим Борисович? Вы ведь не поставили, что «Зенитовец» москвичам проиграл вместо выиграл, верно?
— Верно, да… но… — лепетал газетчик. Ему было отчего лепетать: Ульяна, разговаривая, стягивала с себя остальную одежду.
Сделав так, она водрузила лист протокола на картонную папку, взгромоздилась на стол, восселась прямо перед допрашиваемым. Ноги крестом, голая как сама правда. Газетчик понуро склонял голову, чтоб не смотреть.
— Я пока про футбол записываю, а вы вспоминайте, вспоминайте…
У газетчика и затылок был красный через седые волосы.
— Ну же! Более значимые ошибки, Ефим Борисович. Вы, может, закурить хотите? Вот папиросы, не стесняйтесь.