Спать и верить. Блокадный роман
Шрифт:
Пестовать себе Вареньку, биться за Ленинград, пить умеренно, приближать Победу. Дурака такого уж преувеличенного не валять.
Но тут ведь как: дурака если валять, то в полный рост, умеренного не интересно.
И карта к карте складывалась, как подталкивало: атаковать Кирыча.
Судьбе виднее.
213
Тетя умерла с широко раззявленным ртом, будто хотела напоследок заглотить мир. Чижик закрывала, не поддается. Вспомнила, что вроде челюсть полотенцем подвязывают, попробовала, но только набок челюсть сковырнула и бросила. Со сдвинутой открытой челюстью Наталья Олеговна
Ни жалости, ни облегчения не испытала Чижик. Ни даже подспудного удовлетворения, что впереди у нее целый декабрь с двойными карточками: выгодно для племянницы тетушка померла.
О гробе и речи, понятно, идти не могло, но савана — сочла Чижик — аккуратного тетя, без сомнения, заслужила.
Потянула из-под тети простыню для савана, а там раз — и еда посыпалась. Из-под тети! Хлебная горбушка сухая, какой-то высохший, странно что не сгнивший огурец… три крепкие сухие воблы! Жестяная банка из-под леденцов «Китеж» наполовину с сахаром! Раздавленная в крошку внутри своей бумажки плиточка шоколада! Богатство!
Девчонки, которые как и Чижик с Варей от райкома по квартирам ходили, пока были силы, такие случаи рассказывали, что иногда под покойниками целые состояния находили в виде драгоценностей. Таких даже украшений, что на одно украшение можно жить месяц. Нет, жадничали и дохли! Над златом чахли в прямом значении слов. В голове, значит, воцарилась разруха.
Сахар это фантастика, но первым напервом Чижик вгрызлась в воблу. Твердая пища была совсем редкостью, если вообще какая пища и была, то консистенции жидких каш и пустых супов, и десны тосковали по возможности надавить, пожевать, укусить.
Укусить так хотелось, что Чижик часто дрова грызла, особенно если полено сосновое — еще будто бы смола выступает, почти даже вкусно. Потом правда тошнило, если перегрызешь лишнего, древесина в горло заскакивала, и от смолы тоже тошнит.
А тут прекрасная вкуснейшая вобла, красивейшая из рыб! И с хлебной горбушкой! Что же тетя забыла про рыб, что не утолилась ими у последней черты? Чижик еле остановилась, чтобы после первой воблы сразу не приступить ко второй. Молодец, сдержалась. Воды напилась.
Зашивала долго, потеряв время, вся искололась, шить не умела, а особо неприятно — лицо. Родное-чужое; страшное, с провалом рта, навсегда скрывавшееся под несвежим полотном. Не постирала вот простыню для савана, но теперь — куда же… Не расшивать же тетю.
Потом всласть натопила буржуйку: тетя все экономила, не разрешала долго кочегарить. А теперь тетя зашита — не возразит!
Протянула ладони к маленьким задорным лисичкам огня. Они дразнили, подмигивали, лизались к рукам, руки всасывали тепло, чтобы быстро пробежало, со страшной безвозвратностью тая, по телу, обрываясь на спине. На краю выстуженной пустыни комнаты.
Исполнялось как раз восемь вечера, с которых можно по недавнему указу передвигать по улицам трупов без гробов. Чижик говорила вслух, будто кому-то незримому, что имеет намерение доволочить тетю до кладбища, хотя было понятно, что доволочит Света Наталью Олеговну лишь до покойницкой во дворе. Сейчас бы вот вина помянуть-выпить, а нету.
214
— У нас там одна такая на службе получила эвакуацию Ладогой, — злобно рассказывала эвакуированная Петрова. — Уж не знаю, как получила, вроде того что заслуженный работник санитарии, а может подмахнула кому. Такая, правда, костлявая, что подмахивать нечем. С двумя, в общем,
— Нет-нет, — воскликнула Варенька. — Какой ужас!
— А чо тебе ужас, — огрызнулась Петрова. — Она еле вообще шаталась, двоих бы до машины не довезла. Там еще ведь еще в машину загрузиться бой, говорят, смертный. Так одного хоть спасла, а так бы ноль. Надо уметь жертвовать!
— Жертвовать надо собой! — возмутилась Генриетта Давыдовна.
Патрикеевна ничего не говорила, смотрела на Петрову с прищуром.
— И как ты собой пожертвуешь, кого спасешь? Надо другими! — настаивала Петрова.
У нее еще такая штука была навроде бельма на глазу, неприятная, будто она и не санитарный врач.
215
— Смотри. Ты Вагнером интересовался.
Глоссолал протянул без малого сказать фолиант: толстенную темную книгу большого формата с готическим на обложке узором.
— Эльзевир? — спросил Максим, беря.
— Сам ты…
Это был «Вечный Лед». Ноты с текстом песен, с кратким содержанием действий, со статьями, с высокими плавными гравюрами и фотографиями премьер.
— Откуда?
— От Гужевого. В его книжках нашлось.
216
Рихард Вагнер. Тетралогия «Вечный лед»
Краткое содержание действий
День первый. «Проклятие великанов»
Увертюра
Миллионы лет во вселенской пустоте кипит величественное грандиозное Первосветило. В него прилетает и врезается из Неизвестности грандиозная масса Космического Льда, глубоко проникая в недра Первосветила.
Первое действие
Несколько сотен тысяч лет ничего не происходит, но накапливаются водяные пары, которые наконец заставляют Первосветило разорваться изнутри. В великое пустое пространство разбрызгиваются осколки взрыва, порождая великие эллипсы огненных солнц и ледяных планет. Десятки тысяч лет они медленно покачиваются во Вселенной. Позже, в результате бомбардировки метеоритным потоком, состоящим из каменистых тел, одна из ледяных планет превращается в Сигму, и на ней поселяются великаны, прямые потомки Первосветила.
Они существуют на Сигме в стройной холодной гармонии с природой, пейзажами, а также гигантскими животными, растениями и насекомыми. Над планетой звучит небесная музыка, и Сигма равномерно покачивается в пучине вселенской пустоты.
Второе действие
Сигма в определенный зон проходит близко от солнц и под действием космического излучения происходит потепление климата. На Сигме образуется микрожизнь: в том числе, появляются люди. Великаны не видят в малых существах угрозы своему господству, а потепление климата им даже по нраву. Великаны расслабляются и предаются радостям простой жизни. Они забывают о своей миссии: построить волшебный Замок, скрепляющий прочность почвы и воцаряющий холодное спокойствие Вечного Льда. Между тем Вечный Лед, лишенный Замка, тает, почва теряет скрепляющие ледяные связи, планете грозит гибель. Один из великанов, Хорвил, зовет братьев на строительство Замка, но те, погрязнув в похоти и неге, лишь смеются в ответ. Сигма взрывается, великаны гибнут и лишь Хорвил, как ответственный великан, сохраняется и превращается в небесное тело, летающее между орбит солнц и ледяных планет.