Специалист по калориям
Шрифт:
— Но какая разница? — спросил Бауман. — Это ничего вам не стоит. Сила течения перевезет нас всех. У меня есть запас пищи на нас обоих. — Он подошел к буфету и принялся снимать стеклянные банки с бобами, чечевицей, кукурузой и рисом. — Вот, смотрите.
— Пищи у нас более чем достаточно, — ответил Лалджи.
— Надо полагать, «СоиПРО»? — покривился старик.
— А чем плоха «СояПРО»? — возмутился Крео.
Старик усмехнулся и взял банку зеленой фасоли, плавающей в рассоле.
— Конечно, ничем не плоха. Но человеку необходимо разнообразие. — Он принялся набивать рюкзак новыми банками, беззаботно позволяя им стукаться друг о друга. Он уловил презрительное сопение Крео, улыбнулся
Лалджи рубанул по воздуху рукой:
— Ваша еда не проблема. Проблема — ваша девушка, с ней опасно!
Бауман покачал головой:
— Никакой опасности. Никто даже не посмотрит на нее. Она даже может ехать не прячась.
— Нет. Вам придется ее оставить. Я ее не возьму. Старик в сомнении посмотрел на девушку. Она в ответ взглянула на старика, вырвав свою руку из его.
— Я не боюсь! Я могу пока пожить здесь. Как и раньше.
Бауман нахмурился, о чем-то задумавшись, и в конце концов покачал головой:
— Нет! — Он поднял взгляд на Лалджи: — Если она не может поехать, то не могу и я. Она кормила меня, пока я работал. На мои исследования уходили те калории, которые должны были достаться ей. Я слишком многим ей обязан. Я не оставлю ее волкам, рыщущим по округе.
Он положил руки девушке на плечи и поставил ее перед собой, между ним и Лалджи. Крео поморщился:
— Какая разница-то? Возьми ее. У нас полно свободного места.
Лалджи, не соглашаясь, покачал головой. Они с Бауманом пристально глядели друг на друга.
— А может, он отдаст нам компьютер? И мы в расчете, — предложил Крео.
Лалджи упрямо мотнул головой:
— Нет. Меня не волнуют деньги. Слишком опасно везти ее с собой.
Бауман засмеялся:
— Зачем же вы проделали весь этот путь, если боитесь? Половина энергетических компаний хочет меня прикончить, а вы говорите о какой-то опасности!
Крео нахмурился:
— О чем это он толкует?
Брови Баумана поползли вверх от изумления.
— Так вы не рассказали обо мне вашему товарищу? Крео переводил взгляд с Лалджи на Баумана и обратно.
— Лалджи?
Лалджи глубоко вздохнул, все еще не сводя взгляда с Баумана.
— Говорят, он может подорвать энергетические монополии. Может воссоздать «СоюПРО».
Крео на миг обомлел:
— Это невозможно! Бауман пожал плечами:
— Для вас, может быть. Но для человека, обладающего знаниями?.. По доброй воле посвятившего жизнь спиралям ДНК? Более чем возможно. — Он обхватил руками свою худущую девчонку и прижал к себе. Улыбнулся Лалджи. — Итак? Мы пришли к какому-нибудь соглашению?
Крео покачал головой, сбитый с толку.
— Я-то думал, ты затеял денежное дело, Лалджи, но это… — Он снова покачал головой. — Не понимаю. Как, черт побери, мы сможем сделать на таком деньги?
Лалджи одарил Крео мрачным взглядом. Бауман улыбался, терпеливо дожидаясь, а Лалджи боролся с желанием запустить лампу в лицо этому человеку, такому методичному, такому уверенному в себе, такому верному…
Он резко развернулся и пошел к лестнице.
— Бери компьютер, Крео. Если из-за его девчонки у нас будут какие-нибудь неприятности, мы вышвырнем обоих в реку, а его знания останутся с нами, — бросил он на ходу.
Лалджи помнил, как его отец отодвигал тхали, 14 притворяясь, будто бы уже сыт, хотя дал 15 едва покрывал дно стальной тарелки. Он помнил, как мать подкладывала ему лишний кусочек. Он помнил Гиту, глядевшую пристально и молча, а затем все они
14
Тхали — блюдо-поднос для чашки риса и специй.
15
Дал — голубиный горох; растение семейства бобовых.
Он помнил посадки. Он сидел на корточках рядом с отцом в знойной пустыне, весь облепленный желтой пылью, и сажал семена, которые они сберегли, сохранили, хотя их можно было бы съесть, скопили, хотя с их помощью Гита могла бы потолстеть и выйти замуж; и отец, улыбаясь, говорил:
— Эти семена породят сотни новых семян, и тогда все мы будем есть досыта.
— А сколько семян они породят? — спрашивал Лалджи.
И отец смеялся и раскидывал руки во всю ширь и казался таким сильным и большим со своими белыми крупными зубами, красными и золотыми серьгами, с морщинками вокруг глаз, когда кричал в ответ: «Сотни! Тысячи, если ты будешь молиться!» Лалджи молился, молился Ганеше и Лакшми, Кришне и Рани Сати, 16 Раме и Вишну, 17 каждому богу, какого мог припомнить, присоединяясь к множеству крестьян, делавших то же самое, пока он поливал водой из колодца крошечные зерна или стоял на страже в темноте на случай, если кто-нибудь захочет выкопать бесценные семена и перевезти на какое-нибудь другое поле.
16
Рани Сати — одна из богинь индуистского пантеона.
17
Вишну — один из верховных богов индуистского пантеона.
Он сидел там каждую ночь, пока над головой не загорались холодные звезды, глядя на ряды семян, ожидая, поливая, молясь и снова ожидая до того дня, когда отец покачал головой и сказал, что все без толку. Но он и тогда еще надеялся, пока наконец не пришел на поле и не выкопал зерна, одно за другим, и обнаружил, что они уже испортились; крошечные трупики лежали у него на ладонях, сгнившие. Такие же безжизненные, как и в тот день, когда они с отцом посадили их.
Он сидел скорчившись в темноте и поедал холодные мертвые семена, понимая, что должен поделиться ими, но был не в силах обуздать свой голод и отнести зерна домой. Он сожрал их в одиночку, наполовину сгнившие и испачканные землей, тогда он впервые ощутил истинный вкус «Чистых Калорий».
В свете раннего утра Лалджи омывался в самой священной реке усыновившей его земли. Он погружался в илистые воды Миссисипи, смывая с себя груз сна, очищая себя перед лицом богов. Он забрался обратно на палубу, скользкий от воды, — с плавок текло, коричневая кожа блестела, — насухо вытерся полотенцем, глядя на противоположный берег, где восходящее солнце кидало золотистые блики на рябую поверхность реки.
Он закончил вытираться и надел новую, чистую одежду, прежде чем отправиться к своим святыням. Он зажег перед богами благовония, положил «Ю-Тех» и «СоюПРО» перед крошечными резными идолами Кришны и его супруги, щедрой Лакшми, перед Ганешей с головой слона. Он опустился перед идолами на колени, пал ниц и молился.