Специальный агент преисподней
Шрифт:
– Чем мы можем тебе помочь? – спросил я Свято-гора-богатыря.
На миг в огромных глазах полыхнул огонь, но он быстро погас, и молвила голова, стряхивая пыль с поросшего мхом и ковылем шишака:
– Не просил я раньше помощи и теперь не попрошу. А непрошеную не приму. Не обессудьте. Впрочем…
– Да?
– Встретите Муромца, коль жив он еще…
– Жив,- подтвердил Добрыня.- Встречал не так давно.
– Передайте ему мои извинения. Не со зла в карман я его сунул, то силушка моя немереная, разума не ве дающая, творила.
– Передадим,-
– Вот и ладно… а теперь можно и подремать,- позевывая, молвил Святогор.- Притомился я.
И заснул.
Переносить лагерь в открытое поле, где можно будет безопасно развести костер, мы не стали. Укутались в одеяла и завалились спать.
– Спокойной ночи,- пожелала Ливия.
– Пусть вам приснятся радостные сны,- добавила Ламиира.
– И ветер колыбельную песню споет,- присовокупила Леля.
– Отбой.- Последнее слово осталось за мной. Пусть знают, кто в отряде главный.
ГЛАВА 15
Вынужденная бессонница
Нет повести печальнее на свете,
Чем Квазимодо в кедах на балете.
«Нотр-Дам де Париж-Дакар»,
адаптированная версия
Едва опустились веки, отгораживая меня от перемигивающихся звезд, как мое Я скользнуло в те глубины подсознания, где мимолетные думы и забытые воспоминания, пройдя сквозь призму гротеска, преображаются в сны. Цветные и черно-белые, надолго запоминающиеся и забываемые за миг до пробуждения. Они тают под лучами восходящего солнца, оставляя на дне души легкий налет призрачных эмоций, пережитых в воображаемых мирах. Обычно тают…
Бескрайнее поле, усеянное белыми ромашками и желтыми лютиками, стелется подо мной. Руки раскинуты в стороны, голова запрокинута назад, а рот широко распахнут в восторженном крике. Вот только он неслышим – в ушах стоит треск, словно от приемника со сбитой настройкой… Какой-то мартовский кузнечик, самовозбудившийся до невменяемости заливистыми любовными трелями, в неимоверном прыжке взмывает ввысь и с лёту вонзается мне в рот… Резко оборвавшийся крик сменяется кашлем… Руки нелепо машут, ноги цепляются за куцый терновый куст, и земля, с полным на то основанием, заявляет права на мое бренное тело… Мокрый кузнечик ярко-зеленым метеоритом устремляется на волю, растерянно соображая, что же это такое было… Горькие слезы, размазанные по лицу, кровоточащая рана через всю спину, оставленная врезавшейся тетивой, рас-трепанные крылья… и мягкие руки, подхватившие расстроенного не первым и уж точно не последним в жизни падением ребенка… Вереница незнакомых мне лиц. Строгих и печальных, веселых и задумчивых… И внезапно резкая боль: мраморная плоть трещит под топорами, огонь жадно пожирает дерево… пламя бушует повсюду… Вновь вереница лиц, но все они в огне; и страх в них… и ненависть… уродливые морды вместо лиц…
– Просыпайся,- донесся далекий голос, тут же пре
дупредивший: – Только тихо…
Стряхнув ошметки липкого кошмара, я протер глаза и с благодарностью уставился на мохнатого черта, пристроившегося на сложенной поверх шлема кольчуге.
– Спаси…
– Вот этого не нужно. – Он
– Кто?
– Босс.
– Чей? Твой?
– Ой, только не говори мне, что ты исправился и ступил на путь праведности и прочих воздержаний…
– Ну…
– Шутить изволите? – Черт нервно отодвинулся.- Это смешно. Ха-ха… Что главному передать?
– Какому?
Хвостатая нечисть многозначительно взяла под воображаемый козырек.
– Самому-самому? – недоверчиво уточнил я.
– Я стучать морально-идеологическим противникам не приучен,- обиделся он.-Да и кто меня туда допустит?
– Ну извини.
– С тебя литра,- тут же нагло заявил он.
– Чего?
– Горло бы смочить.
– Возьми в котомке.
– В которой? – принюхиваясь, от чего розовый пя
тачок смешно задвигался вверх-вниз, спросил черт.
– В этой.
– Я кивнул на свою седельную сумку.
Взмахнув хвостом, нечистый мигом извлек вышеуказанный предмет и, одним движением вывинтив пробку, жадно припал к горлышку.
Его кадык пару раз дернулся, затем замер, две белесые струйки побежали по подбородку, кожаная бутыль выпала из рук, и со стоном: «Отравили…» – он рухнул ниц. Задрав ноги копытами вверх.
Потрясение от случившегося на мгновение сковало меня, а в следующее черт уже застонал и, отплевываясь, приподнял голову.
– Ты жив? – удивился я.
– Что это было? – касаясь мокрого пятна на груди, спросил он.
– Молоко.
– Это злая шутка,- с укором сказал он.
– А чего ты ждал? – Я был в недоумении. Может, черти брезгливо относятся к этому продукту доения женских особей крупного рогатого скота? Только водки-то все равно нет.
– Да, вашему брату простого черта-труженика обидеть, как хвостом с рогов пыль стряхнуть… Так что боссу передать?
– Передавай мои наилучшие пожелания.
– А по ходу операции?
– Какой операции?
– Вот это конспирация! – изумился черт.- Ни гугу!
– Кто я? – вырвалось у меня. Мохнатый должен что-то знать о моем прошлом.
– Тсс… – Черт приложил палец к губам и отбыл в неизвестном направлении.
Что-то этот настойчивый интерес со стороны темной стороны (опять тавтология выходит) начинает меня беспокоить. Или меня с кем-то перепутали, или… неужели
я приспешник Сатаны? Да нет… Ерунда какая! Я ведь добрый… кажется.
– Не спишь? – выскользнув из-под накидки, поинтересовалась Ламиира.
– Кошмар приснился,- признался я, с восхищением разглядывая ее стройный силуэт, объятый мягким лунным светом. Длинные стройные ноги с изящными ступнями, утонувшими в траве; покатые твердые бедра, плавно переходящие в гибкий стан; высокая грудь, волнующе вздымающаяся при каждом вздохе. Склоненного лица не видно, лишь краешек гладкой щеки нежно белеет в таинственном свете луны, да поблескивает пышная волна тяжелых волос.