Специальный корреспондент
Шрифт:
Это был тот самый "золотой" выстрел! Старина Фахнерт к чертовой матери взорвал "Красотку Дейзи"! Снаряд пробил дыру в ее борту и попал в артиллерийский погреб, который по федералистской дурости был размещен в незащищенной кормовой надстройке — и яхту разнесло на миллион кусков, многие из которых еще только падали в море, а "Секрет" крутануло на месте, подставляя нам вместо относительно небольшой кормы целый борт.
— Огонь, огонь!!! — заорал я, но Кузьму приложило ударной волной от взрыва федералистского рейдера о лафет орудия, и он
Оттолкнув в сторону ошарашенного своим невероятным успехом Андреаса Фахнерта, я глянул в прицел, мельком увидел там корпус "Секрета" и, сделав шаг в сторону, дернул за веревку. Грохнуло, орудие подскочило, и я, лишь глянув в сторону невредимого вражеского корабля, рявкнул:
— Снаряд! Снаряд, черт бы вас побрал!
Лязгнул казенник, выплевывая гильзу, тут же в дымящийся ствол влетел очередной сверкающий металлом смертельный гостинец.
— Н-на!
"Ахт-ахт" дернулась, и я с каким-то мрачным удовлетворением отметил, что фок-мачта "Секрета" вместе с ненавистными алыми парусами накренилась и рухнула.
— Еще снаряд!
Тщетно. Корабль был как будто заколдован — паровая машина тянула его в горловину, прочь из гавани, выпуская клубы черного дыма. Только столб воды поднялся за кормой...
— Снаряд! — прохрипел я, но рука Фахнерта легла мне на плечо.
— Спокойно, юноша! Глянь — вон у нас еще две цели. Очень правильно всё получается — два парохода, два снаряда, два орудия... Они дристать будут дальше, чем видят, когда попытаются войти или выйти из гавани. Я их покараулю, даже не сомневайтесь... Вот, ребята мне помогут. Пушечки мы потом так спрячем, что ни одна собака не найдет.
Билли-Боб согласно кивнул.
— Мы останемся здесь. Уйдем катакомбами, когда всё закончится. Нельзя упускать возможность пустить ко дну целых два корабля! Если дело будет худо — подорвем орудия. Вдруг там по Руанте уже гемайны на выручку идут — кому как не вам их встречать? Бойцы у вас лютые, в городе прикроют... А мы тут справимся.
В его словах был резон. Я глянул на Кузьму и преторианцев.
— Вы как, мужики?
— А куда вы — туда и мы. Бумагу мы видали, и кто подписался — тоже видали. Теперь вы для нас царь, Бог и воинский начальник. Такое дело, вашбродь, и никуда вы от нас не денетесь, — развел руками Кузьма.
Преторианцы покивали согласно. У меня на душе потеплело — всё-таки со своими, с имперскими — оно проще.
— И "Максима" я заберу, — поставил Билли-Боба и Фахнерта перед фактом я.
— И финикийцев своих придурочных тоже забирай, — махнул рукой Оушен, — На черта мне эти башибузуки?
Через каких-то четверть часа мы трусили по грунтовой дороге меж холмами Северного мыса в сторону Сан-Риоля. Впереди двигался головной дозор из преторианцев, в аръергарде пыхтели Адгербалы, которые вдобавок к тяжеленному пулемету и боеприпасам к нему нагрузились сверх меры еще и ценными трофеями и бросать их отказывались.
Солнце поднялось
— Стой, кто идет?
Стыдно признаться — меня похитили. Просто выкрали, когда я вышел подышать во дворик ничем непримечательного обшарпанного домишки, в котором размещался штаб обороны города. Саданули мне по голове чем-то вроде пыльного мешка, надели на лицо второй пыльный мешок и потащили, волоча коленками по брусчатке. Я брыкался и лягался, и даже кого-то укусил, но второй удар по темечку лишил меня сил к сопротивлению.
Сознание вернулось ко мне вместе с резким запахом нашатыря.
— Ну-ну, будет вам! — говорили на лаймиш, — Хватит притворяться. Сейчас посмотрим, что вы за птица на самом деле.
Говор был тот самый — как будто в рот запихали горячую картошку. Лаймиш может быть нормальным языком — если на нем говорят не коренные лаймы из Камелота.
— Попортили вы нам кровушки, мистер специальный корреспондент... Ну, вот кто вам мешал писать о нравах местных жителей, посещать карнавалы и фестивали, кататься на лодочках и стрелять на сафари, м? Кой черт вас понес сначала — в политику, а потом — на войну?
Я сидел на жестком деревянном стуле, и мои лодыжки и запястья были прикручены бечевой к его ножкам и спинке. Окружающая обстановка ни о чем не говорила. Обычная комната: стол, кресло, окно, обои с легкомысленными узорчиками. За столом — явный лайм. Протаких говорят — лошадиное лицо: зубы, очертания челюсти и скул, общее выражение. Да и вместо волос у него была настоящая грива: новомодная прическа с выстриженными висками, такую называют "андеркат". Одет хорошо, как настоящий джентльмен, ногти аккуратно подстрижены.
— Я больше боюсь трех газет, чем ста тысяч штыков, — сказал лошадиный лайм, — Это не я придумал, это сказал один из самых злейших наших врагов. Знаете, мне стоило отдать приказ прирезать вас сразу, после той статьи о Континентальном Конгрессе. А ваши писульки про гемайнов? Псу под хвост десять лет подготовки общественного мнения к... Не важно, не важно. Конечно, Альянс плевать хотел, что пишут в Империи, но Протекторат, Аппенины, Арелат, Руссильон, не говоря уже о прочих лимитрофах — они просто взахлеб читают о храбрых и религиозных бородачах, продвигающих цивилизацию на дикие просторы Южного континента.
— Да я...
— Да, вы! Вы даже Грэя умудрились выставить вообразившим себя мессией близоруким эгоцентриком!
— Это вы сейчас говорите, а не я.
— Ой, да помолчите уже! — он всплеснул руками, — Сейчас мне...
За моей спиной скрипнула дверь, и в комнату вошел еще один персонаж: коричневокожий широкоплечий мужчина в военного кроя бежевых полотняных брюках и рубахе. Он положил на стол перед лаймом картонную папку, щелкнул каблуками ботинок (с гетрами, конечно же), наклонил голову: