Специальный парижский выпуск
Шрифт:
– Понятно, – сказал Генри. – И что, мистера Уэлша так же, как и вас, радует эта перспектива?
– Конечно! – холодно ответила Марджори. Она некоторое время изучала свои ярко-красные ногти. – Патрик – человек безалаберный, но он станет куда счастливее, когда начнет вести спокойную, упорядоченную жизнь в нормальном доме, а не в этой жуткой студии.
– Да-а, студия у него хоть куда!
Марджори взглянула на инспектора.
– Вы там были?
– Вчера вечером… – ответил Генри. И неожиданно спросил:
– По-моему, мистер Уэлш очень нежно относился к Элен Пэнкхерст,
– Чисто платонически, – сухо сказала Марджори.
Генри не стал спорить.
Глава 10
В половине первого Генри входил в «Оранжери». Метрдотель сразу узнал его и поспешил навстречу, лучезарно улыбаясь. Согретый отраженными лучами славы Горинга, инспектор ненадолго почувствовал, как приятно угодить в число привилегированных. Кто-то услужливо снял с него плащ. Едва он открыл портсигар, как перед ним тут же, словно по волшебству, появилась зажигалка. Стул отодвинули, салфетку развернули и положили ему на колени. Чувствуя себя почти мошенником, но от души наслаждаясь. Генри заказал мартини и стал рассматривать посетителей.
Он увидел только два знакомых лица. За столиком в углу Олуэн Пайпер сидела с толстым мужчиной, которого Генри узнал по телевизионным передачам: популярный писатель-романист. Они о чем-то оживленно спорили.
Ровно без четверти час вошел Годфри Горинг. Кивнув Генри и не обратив внимания на Олуэн, он сел за свой обычный столик и погрузился в чтение «Файненшиал тайме». Спустя минут пятнадцать Генри услышал знакомые голоса. Говорившие были скрыты от него, а он от них бархатной занавеской и апельсиновым деревцем в кадке. Хрипловатый голос с заметным акцентом, без сомнения, принадлежал Горасу Барри, а высокий, чуть писклявый – Николасу Найту. Вероятно, они вошли не через главную дверь, с которой не спускал глаз Генри. Он вспомнил маленькую лестницу, ведущую вниз из ателье Найта. Наверное, решил он, оттуда можно пройти прямо в ресторан.
Голос Барри звучал взволнованно:
– Я с вами всегда откровенный. Нет, не так? – Волнение заставило его забыть о правилах грамматики. – А почему вы не есть так откровенны со мной? Может, я мало плачу?..
– Да я понятия не имею, о чем вы? Ни малейшего! – с раздражением отпирался Найт. – Вы наслушались сплетен от этих мерзавцев из «Стиля». Даже Годфри и тот намекал… Не думайте, что я не понял…
– Не сплетни, нет! – решительно отрезал Барри. – Я держу открытые глаза и уши, вот и все.
Разговор был прерван появлением официанта, который подошел принять заказ. Но, едва он повернулся к ним спиной, Найт снова стал возбужденно выкрикивать:
– Кто вам сказал это? Кто вам так гнусно наврал? Как будто мало мне того, что выставка на той неделе, а половины тканей еще нет, и повсюду шныряет полиция… С ума можно сойти.
– Мне никто ничего не говорил, нет, – ответил Барри. – Мне вот что говорит!
Последовал хлопок, будто по столу в сердцах шлепнули газетой.
– Но это американская, – уже спокойнее заметил Найт. – К Лондону это не имеет отношения.
– Да вы послушайте, – Барри откашлялся и стал читать:
– «Не грабят ли парижских модельеров? Вот вопрос, который
Барри перестал читать. Наступило молчание. Потом Найт крикнул:
– Ну и что вас беспокоит?
– Не так громко, – предупредил Барри. – Я вам одно скажу: скандалов я не потерплю! Я нанимаю вас, я ставлю на ярлык ваше имя, значит, ваша репутация – в то же время и репутация фирмы «Барри-мода». Я вас не обвиняю. Я только говорю – больше никаких скандалов, никаких слухов или…
В этот момент Генри заметил, что к нему направляется Вероника в сопровождении свиты сияющих официантов. Они всегда бросались к ней толпой, стоило ей появиться в любом кафе или ресторане.
Вероника весело помахала ему рукой и крикнула:
– Здравствуйте, дядя Генри! Извините, что опоздала. Зато я для вас кое-что разузнала.
Годфри Горинг оторвался от газеты и с непроницаемым выражением лица внимательно посмотрел на Генри и Веронику. Олуэн Пайпер была менее сдержанна. Она внезапно замолчала и, обернувшись, с нескрываемым любопытством оглядела Веронику.
Не замечая произведенной ею сенсации, Вероника хлопнулась на стул и звонко объявила:
– Есть хочу, умираю! Он меня замучил, этот ненормальный, я на ногах не стою! – Не обращая внимания на предостерегающие знаки, которые делал ей Генри, она намазала хлеб маслом, откусила большой кусок и продолжала:
– Там у него в ателье что-то неладно, дядя Генри, попомните мои слова. В чем дело, я пока не знаю, но скоро выясню!
– Вероника, ради бога, замолчи! Найт сидит как раз сзади тебя.
– Да ну? Сам Николас Найт? А где он? – Вероника и не подумала понизить голос. Генри оставалось лишь подивиться непоследовательности матери-природы, объединившей в Веронике удивительную красоту с явной умственной неполноценностью.
– Заказывай еду и помолчи, – пробормотал он. – Поговорим позже, у меня в кабинете. Вероника улыбнулась.
– Ну что ж. Я все равно не собиралась ничего вам сегодня рассказывать. Я пока еще ничего не проверила. Но вот на той неделе я…
– Вероника! – строго прикрикнул Генри.
Она взяла напечатанное на большом листке меню и, спрятавшись за ним, заговорщицки подмигнула дяде. Но тут, к счастью, подошел официант, и разговор оборвался.
Генри приуныл, когда услышал, что Вероника «может обойтись» порцией лососины и ликерным суфле. Самому ему пришлось ограничиться холодным цыпленком. Решительно отмахнувшись от карточки вин и отказавшись от кофе, он сумел все же избежать позора и даже покинул ресторан с какой-то мелочью в кармане.
Вернувшись в свой укромный кабинетик. Генри высказал племяннице все, что он о ней думал. Он растолковал ей, как опасно ввязываться в такие дела, да еще кричать о них во всеуслышание, и к каким печальным последствиям может ее привести столь безрассудное поведение. Затем он решительно потребовал, чтобы Вероника прекратила свои розыски, и запретил ей выступать в показе моделей Николаса Найта.