Специальный рейд
Шрифт:
Мадина племянника впервые в этот приезд увидела. И тоже, кажется, испугалась его вопросительно-пронзительного взгляда.
– Как же ты его кормишь? – сочувственно спросила Мадина. – Чем?
– Как придется... Огород... Родители помогают... Только... Только у меня... У самой одна мама осталась... Ей тоже помощь требуется...
Огород у Заремы маленький, земля каменистая. Но двух человек прокормить впроголодь в состоянии.
– Про работу пока ничего не слышно?
О том, как Зарема пыталась расстрелять машину с русским офицером из ФСБ, и о том, что офицер отпустил ее, потому что заступился за Зарему
– Жду. Зураб обещал. И капитан Басаргин обещал. Наверное, это не просто сделать...
И было в ее голосе столько покорности судьбе и надежды на лучшее одновременно, что Мадина невольно вздохнула. Она тоже, хотя и давно не была дома, хорошо знала, как не просто найти здесь работу.
– Люди серьезные... Может быть, и помогут... А может, тебе в Москву поехать?
Зарема вздохнула тоже.
– Кому я там нужна...
– В Москве с работой проще. Всегда можно что-то найти. Хотя... – Она посмотрела на изуродованную руку Заремы и замолчала.
Зарема и сама знала – разговоры слышала не раз, что в Москве устроиться можно очень неплохо, но для этого надо быть или специалистом, или торгашом, или бандитом. Она не имела специальности и раньше, потому что выросла уже в то время, когда чеченские власти стали считать женщину принадлежностью дома, которой распоряжается хозяин, и не больше того. А правая рука практически не дает ей возможности стать хорошим специалистом сейчас. Грамотности у нее откровенно маловато, чтобы хорошую специальность получить, потому что в годы, когда Зарема взрослела, власти опять решили, что женщина грамотной быть не должна и самое большее, на что могут девочки рассчитывать, это доучиться до четвертого-пятого класса. И то, что Зарема сумела восемь закончить, уже достижение. Мать Зураба – директор школы – помогала. Но этого все-таки мало. Что еще делать? Торговлей Зарема никогда не занималась. Научиться-то, может быть, и смогла бы, да чтобы торговать, надо иметь, чем торговать. Тоже деньги нужны. А взять их негде. Так и получается, что в Москву путь ей заказан.
Зураб приехал на следующий день, словно услышал там, у себя в Шали, женские жалобы на скудное существование. Опять на той же машине с синей полосой и двумя автоматчиками на заднем сиденье.
– Пока вакансия есть только одна. В столовой для офицеров подсобной рабочей. Хотели подождать, что-то получше подыскать, да у Басаргина командировка кончается. Уезжает он.
– Куда?
– Домой. В Москву. А без его помощи трудно устроиться. Поедешь?
– Поеду. А жить где? А Арчи как?
– Не с кем его здесь оставить?
– Не с кем. И не могу я бросить...
– Бери с собой. Он же у тебя смирный. И не плачет. Посадишь где-нибудь в уголке. И будет сидеть. А жить будешь в общежитии. Басаргин комнатку пробьет. Там офицеры живут. Командированные. И для тебя место найдется.
Она даже не вспомнила, что совсем недавно выходила на дорогу с автоматом, желая расстрелять длинными очередями машину с офицерами. Ей почему-то казалось тогда, что расстреливать надо обязательно длинными очередями. Зарема не знала, что из автомата стреляют короткими
– Когда?
– В воскресенье вечером я за тобой заеду. В понедельник выходишь на работу.
Осталось четыре дня...
Зураб уехал, а она пошла сначала к матери, ей сообщить, чтобы за дочь с внуком порадовалась. Мать, отрешенная от всей жизни после смерти отца, холодно кивнула и сказала только:
– Поезжай... Корми офицеров...
Зарема словно услышала то, что мать подумала. «Корми офицеров, которые твоего отца убили...» Это было больно и несправедливо. Все получалось несправедливо. Но эта работа – надежда хоть какой-то новой жизнью зажить, хоть что-то изменить в безрадостном существовании.
От матери, слегка поколебленная в своем решении, Зарема пошла к родителям Адлана. Рассказала и спросила, обжегшись уже на реакции матери:
– Что скажете? Соглашаться?
– Ну, что же, – сказал тесть. – Кормиться и тебе надо. И Арчи хоть что-то увидит...
Но вмешалась опять свекровь, со своей материнской непоколебимой логикой и вечной обидой. Теми же словами, что и родная мать, пожелала проводить ее:
– Поезжай... Корми офицеров...
Несказанное читалось во внимательном и суровом взгляде пожилой женщины: «Корми офицеров, которые моего сына и твоего мужа убили, которые тебя и твоего ребенка изувечили...»
И совсем Зарема готова была отказаться от своей надежды на новую жизнь, но тут Мадина со своим столичным рациональным мышлением вмешалась.
– Я так рада за тебя. Вот увидишь, все у тебя переменится... Здесь одной с ума сойти можно. И Арчи легче будет. Может, там хоть общаться научится... И не сомневайся, соглашайся!
Она согласилась. В дом вернулась, стала Арчи рассказывать. Он слушал молча, словно что-то слышал.
Когда в воскресенье вечером запылила вдали дорога, а потом из облака пыли вынырнула машина с Зурабом, Зарема была уже готова. Она с обеда сидела, готовая. Собрала вещи в спортивную сумку мужа, что не вошло, в скатерть завернула и узлом завязала.
– Поехали?
– Поехали.
Оказалось, что не так просто им поехать. Маленький Арчи проявил силу, которой от него Зарема не ожидала, никак не хотел садиться в машину. Упирался. Хотя по-прежнему и не издавал ни звука. А в глазах застыл великий испуг, недетский ужас. Для него машина означала потерю отца, потерю речи и слуха, мучительное пребывание в больнице рядом с перевязанной матерью. Должно быть, впечатления от трагедии прочно вцепились в детскую память и отпускать не желали... Зареме с большим трудом удалось успокоить мальчика. И всю дорогу он просидел, спрятав лицо у нее на груди, вцепившись маленькими, но такими сильными ручонками в материнское тело.
Приехали в общежитие.
– Вот, теперь детский сад из нас сделали... – Пожилой прапорщик, комендант общежития для прикомандированных офицеров, был ворчливым, но беззлобным, это Зарема сразу на его лице прочитала. – Те же условия проживания, что и у офицеров, я тебе, дочка, не обещаю. И... Сама понимаешь... Мужики все ж таки... Даже на этаж тебя поселять рискованно. Есть комнатушка с отдельным входом. Вообще-то, хозяйственная комнатушка... Зимой там печку ставить придется, отопления там нет. Зато вход отдельный.