Спецназ Его Императорского Величества

Куницын Владимир Анатольевич

— Ну что ж, я готов. Надеюсь, что вы стреляете лучше, чем пишете стихи.

Давыдов улыбался. Все-таки надо немного укоротить прыть этого князя. Хотя бы в мелочи.

— А вам, Андрей Сергеевич, хочу предложить роль судьи, — продолжал Ружецкий.

— Почему? — опешил Азаров.

— Видите ли… Рифмы — это не пули. Кто-то должен оценивать, чья точнее. А мне хорошо известно, что вы любите стихи и отлично разбираетесь в них.

— А почему не вы? Вы тоже разбираетесь.

— Мне нельзя. Я давний поклонник Дениса

Васильевича. Надеюсь, ваше сиятельство, вы не обидитесь, если я буду желать удачи вашему противнику?

— Отчего ж, ваше высокоблагородие? Я сам буду желать ему удачи, — улыбнулся князь.

— Но это как-то неожиданно, может быть, граф? — Азаров был по-прежнему смущен предложением Ружецкого. — Граф, вы любите стихи?

— Только хорошие.

— А можете продекламировать что-нибудь из хороших стихов?

Каранелли задумался на несколько секунд. Какие задачи ставит иногда жизнь!

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощные судьбы незыблемы уставы; И путь величия ко гробу нас ведет.

— Однако! У вас отменный вкус, граф!

— Жуковский — мой кумир! — ответил Луи. А про себя подумал: «Что удивительно, я не сильно покривил душой».

— Ну, вот и славно! Оба будете судьями! — Ружецкий делал все, чтобы поединок состоялся.

— Если вместе с графом, то я согласен.

Посовещавшись с капитаном, Азаров объявил:

— Вначале, господа дуэлянты, вы должны представиться. В стихотворной форме, разумеется. Ваше представление мы будем считать за выпад, который противник должен отразить. Если условия понятны, то прошу вас, Денис Васильевич!

— А вы затейник, Андрей Сергеевич! А еще пытались отказаться, — довольный таким предложением произнес Ружецкий.

Давыдов встал из-за стола и прошел по комнате, чуть покусывая ус.

— Хорошо. Пусть будет это:

Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской. Сабля, водка, конь гусарский, С вами век мой золотой.

— Браво! — крикнул поручик Граневский, захлопав. Гусары поддержали товарища, также ударив в ладоши.

— Отлично, Денис Васильевич! — князь был искренне рад. — Я думал, вы прочитаете нам что-нибудь известное. Давно написали?

— Еще не написал, но как-нибудь закончу на досуге.

— Обязательно, обязательно надо закончить! Уверен, это будет великолепное стихотворение.

— Ваш ответ, Николай Тимофеевич! — Азаров старался быть невозмутимым.

— Теперь я должен представиться?

— Нет, вы должны отразить выпад.

— Как?

— Как сумеете. А мы оценим.

—

Хорошо, — через полминуты проговорил князь, — попробую так:

Но к утру затихнет бой, В голове чугун баварский… Водку выпил конь гусарский И храпит друг дорогой.

Аплодисменты и смех превзошли все ожидания. Даже Азаров потерял свое подчеркнутое спокойствие. Лишь Николай и капитан с удивлением смотрели на гусар.

— Вы знаете эту историю? — сквозь смех проговорил Ружецкий.

— Какую?

— Когда конь подполковника вместе с овсом употребил литр водки?

— Нет.

— О! Слышали бы вы, как он храпел! Ваше сиятельство, это длинная история. Позвольте, я расскажу ее в следующий раз, если не возражаете.

Гусары с трудом справились со смехом. Азаров обрел прежнюю невозмутимость.

— Теперь представьтесь вы, князь!

Выдержав паузу, которая украсила бы выступление любого актера, Николай продекламировал:

Я драгун. Это значит — дракон. И мундир мой неяркой расцветки. Нет усов. А гитарные отзвуки струн Из моих не несутся окон. Не люблю мишуры разноцветные метки. Я дракон. Это значит — драгун.

В зале воцарилась такая тишина, что казалось можно услышать уханье совы в лесу. Раздался отчетливый хлопок в ладоши. Потом второй, третий, и все присутствующие принялись аплодировать.

— Однако! — качнул головой Ружецкий. — После вашего первого стишка, князь, создалось впечатление, что вы способны лишь на незатейливые шутки. Но вам легко удалось развеять это мнение.

Давыдов явно не ожидал такого.

— Сколько у меня есть времени на ответ?

— Вас не торопят, ваше высокоблагородие, — спокойно сказал Азаров, — но вас ждут.

Пара минут прошла в тишине. Никто не хотел мешать складывать рифмы. Наконец Давыдов промолвил:

Пусть загремят войны перуны, Я в этой песне виртуоз! Но виртуозны и драгуны…

На сей раз аплодисменты гусар были не столь оглушительны. Хотя и прозвучало ценимое уважение к противнику, но строфа показалась незаконченной. К тому же командир, в чьей легкой победе не сомневался никто, наткнулся на серьезного противника, и стихотворная дуэль превратилась в интересный поединок, а не избиение младенца.

— Ничья! — провозгласил Азаров. — Но, Денис Васильевич, прошу учесть, что ваш мундир порван драгунским палашом.