Спецназ ГРУ в Афганистане
Шрифт:
— Хорошо, — и обещал, и выразил удовлетворение концом трудного разговора комбат.
И поползла бронированная змея в сторону ГЭС «Дарунта», сквозь пыль отражая горячие лучи полуденного солнца, настороженно ощетинившись вправо-влево стволами автоматических пушек, оружием облепивших броню разведчиков. Зубов изредка взглядывал на сидевшего среди солдат афганца. И самого его не покидало предчувствие обмана. Но комбат верит этому «наводчику». «Делу Саурской революции предан…» — зачитывал слова из характеристики. «Предан…» Преданность
Вспомнился Мухамед-голь, с которым зашли в ловушку. «Интересно, почему я тогда заступился за него перед Шпагиным, который в момент прикончил бы его? Ситуация была нервная. Не до сантиментов. А мне почему-то было ясно, что Мухамед-голь не провокатор. Сейчас же нет причин, а я не верю этому проводнику».
Зубов дал команду резко изменить направление движения влево и увидел, как заерзал афганец, но постепенно успокоился, видя, что «змея» все же приближается к Сурхаду. Да, подозрение в провокации не проверишь, пока беда не грянет. Вот и Ержан не отходит от афганца. У Ержана безошибочная интуиция. Да и у самого Зубова, как и у всех, кто больше года воевал в Афганистане, вырабатывается свое, «десятое» чувство — чувство присутствия врага. Помнится, Шпагин говорил, что у него вдруг глаза начинали слезиться, как от дыма, если приближалась опасность, хотя вокруг не было признаков духов. У кого-то ладони начинали потеть, у кого лицо гореть, один признавался, что духов печенкой чует: как заноет, значит, они где-то тут.
У Зубова напрягался позвоночник, нудно, тягуче, до ломоты. Потом в бою это проходило, вернее, не замечалось. Но перед боем или с приближением опасности срабатывал этот «миноискатель». Вот и сейчас «прибор» подавал сигналы. Но не арестуешь же проводника только потому, что «моя спина подсказывает».
Поворотом влево Зубов подвел колонну к «зеленке» со стороны советских застав, не так, как нанесли ему на карту штабные стратеги. Колонна вышла на гряду сопок и растянулась той же змеей меж ними. Спрыгнув с брони, Олег стал в бинокль разглядывать «зеленку».
— Не туда смотри, командор! — услышал он за спиной голос афганца.
— А куда? — обернулся к пуштуну Зубов.
— Вон туда! — вместе с наводчиком замахали руками Губин и Вареник, возбужденные предвкушением удачи.
— Бачите, четыре духа. Мий взвод зараз визьме!
— Очередь моего взвода! — протестовал Губин. Только Ержан никуда не рвался. В его глазах Олег прочел то, что и его мучило, — сомнение. Уж слишком беспечно поставлен и оставлен этот соблазнительный склад. Не иначе, в сурхадской «зеленке» засада.
— Пайдем, командор! — торопил пуштун. — Харашо пайдем. Всего четыре охранник! — И показывал растопыренные четыре пальца.
Зубов опустил бинокль и присел чуть в стороне на валун.
Позвоночник ныл, гудел, как телеграфный столб. «Чую ловушку. Чем доказать? Жизнями солдат? Нет, дорогой комбат, не стану я рисковать жизнями ради ваших гипотетических РС, за которыми охотятся все, но ни одну еще не схватили. Понимаю, ордена светят, но ни себе, ни вам я этого удовольствия не доставлю. Если там есть, пусть взлетят на воздух».
Приняв
Получив задание, солдаты веером рванули от ротного к своим машинам, и через минуту вся броня загрохотала канонадой.
Ержан бросился за пуштуном, который побежал к Зубову с криком:
— Не надо стрелять! Идти надо! Там мирный житель!
Зубов, не глядя на пуштуна, протянул ему бинокль. Но тот, побелев от ненависти, отступил на шаг и рванул нож из чехла. Ержан воткнул ему в спину ствол автомата:
— Не дергайся, душара! Пристрелю!
Афганец заметался, суетливо нашарил в подсумке апельсин и разрубил его пополам, будто для этого и вытаскивал нож. Угодливо протянул половину Ержану, но ее взял повернувшийся к ним Зубов.
Оставшиеся без дела разведчики с открытыми ртами, чтобы меньше глохнуть от канонады, смотрели, как над «зеленкой» поднимались клубы пыли, гари, копоти, и не заметили, когда наступила тишина.
Все произошло неожиданно быстро, ураганно, как бы отстраненно от них. Словно бы фильм посмотрели.
Сконфуженно снова усаживались на броню, чтобы еще засветло вернуться домой. Геройски рвавшиеся в бой Губин и Вареник не смотрели друг на друга. Ержан не сводил глаз с пуштуна, который словно тихо свихнулся: то злобно сверкнет глазами, то заискивающе улыбнется, то побледнеет, то почернеет…
Оставляя за спиной столб пыли и дыма над тем местом, где был склад или не был склад.
Комбат даже не делал попытки держать себя в рамках приличия.
— Идиот! Негодяй! — кричал он, размахивая руками. — Тебе что было приказано? Захватить, а не уничтожить! Кто тебе разрешил изменять приказ? Под суд пойдешь! Из партии вылетишь! Ошибся я в тебе, Зубов, сильно ошибся. Под арест! Немедленно!
Стоявший у двери Зубов, где на него набросился, едва он вошел, комбат, вдруг двинулся всей своей громадой на подполковника. Тот даже отпрыгнул в сторону. Не обращая на него внимания и медленно стягивая с себя нагрудник с боеприпасами, Олег подошел к столу, за которым сидел майор из особого отдела. Положив автомат и нагрудник на стол, Зубов наклонился над особистом и устало проговорил, словно давая поручение подчиненному:
— Майор, проверь это дело. Афганца-наводчика проверь. Как человека прошу. Не мог я ошибиться.
И разогнувшись, почувствовал облегчение в позвоночнике.
Низкий потолок гауптвахты, казалось, придавил воздух, сжал его до невозможной температуры и духоты. Зубов повалился на кровать и закрыл глаза. Вошедшие вслед за ним дежурные по офицерской гауптвахте — старый прапорщик и молоденький акселерат, на голову выше прапорщика, — робко стояли у порога, как бы ожидая от офицера команды.