Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору
Шрифт:
Поэтому в практическом плане вся эта хитроумная комбинация по ликвидации Евгена Коновальца стала просто актом возмездия ему лично со стороны НКВД за убийство советского дипломата и дерзкий план омрачить терактом съезд Коминтерна. Если же давать строго юридическую квалификацию этой акции, то речь идет об акте государственного терроризма, об убийстве спецслужбой Советского Союза иностранного гражданина на чужой территории. Недавно по телевидению это дело комментировал сын уже покойного Павла Судоплатова, тоже историк спецслужб и профессор МГУ Анатолий Судоплатов. И он сообщил, что в деле ликвидации Коновальца мы имеем место «не с государственным терроризмом, а с боевой операцией спецслужб по ликвидации террориста». Из этой мудреной конструкции можно сделать вывод, что в таком случае государственного терроризма нет в природе вовсе, одни боевые операции спецслужб против чем-либо мешающих властям этих государств личностей. Анатолий Судоплатов,
Так что в этой воспеваемой ветеранами спецслужб Роттердамской операции есть свои юридические и моральные нюансы, путь о них не найти упоминаний в славословящих по адресу советской разведки различных «Очерков» ее истории, а также и в достаточно честных мемуарах самого исполнителя акции Судоплатова, но сейчас и из других источников об этом узнать не трудно. Тот самый взрыв разорвал Коновальца на мелкие куски не в кафе «Атланта», он вслед за Судоплатовым кафе покинул и уже шел по людной улице Колсингер в центре города. Причем от взрыва получили ранения и контузии четверо случайных прохожих, при этом «господина Фишера взрывной волной забросило в витрину магазина, а госпожу Фишер припечатало к стене дома».
Нужно признать, что и после изучения мемуаров Павла Судоплатова он явно не кажется самым мрачным типом из сталинских спецслужб, он не был лишен моральных принципов. И перед акцией он поставил перед руководством этот тревожащий его вопрос: а что, если от взрыва в людном городе пострадают обычные голландцы? На что другой разведчик, сейчас иными называемый «пострадавшим от репрессий пламенным чекистом», Сергей Шпигельгласс ответил подчиненному: «Да велика потеря, одним буржуем больше погибнет!» Это к вопросу о границах государственного терроризма и боевых операций спецслужб. Несчастные супруги Фишер должны были стать жертвой операции по отрыву ОУН от гитлеровской власти и акции возмездия Евгену Коновальцу за старые грехи перед неведомой им советской властью в Москве?
Охота за перебежчиками
Об этой стороне силовых акций советской разведки за пределами СССР в последние годы написано достаточно много, причем больше внимания уделено самым известным историям с ликвидациями НКВД за рубежом наиболее известных перебежчиков из советских спецслужб калибра Райсса или Кривицкого. Хотя количество перешедших на сторону противника или просто сбежавших от своих хозяев в страхе перед репрессиями сотрудников советских спецслужб в 20 – 30-х годах было достаточно значительным, а их спектр очень разнообразным, как различными были и окончания таких побегов.
С наступлением в 1922 году мирной жизни предательство сотрудников спецслужб приобрело несколько форм: бегство за пределы СССР, отказ вернуться с разведывательного задания, работа на иностранную разведку. На Западе появились первые такие чекисты-беглецы, рассказавшие много нового о внутреннем мире советских спецслужб: Смирнов, Агабеков, Думбадзе, Якшин, Опперпут, Беспалов и другие. И все они постоянно жили под угрозой расправы своей бывшей спецслужбы с ними. Потому были вынуждены жить под чужими именами, скрываться в самых отдаленных уголках земли, искать защиты на службе у иностранных разведок или эмигрантских центров, предлагая им свои услуги.
Так, бежавший в 1926 году через границу в Иран сотрудник Узбекского ГПУ Бахтияров стал работать с узбекской басмаческой эмиграцией в Тегеране. Ушедший на Запад чекист Якшин-Сумароков работал в эмигрантском РОВС. У эмигрантов нашел приют и Беседовский, бежавший в 1929 году в Париже прямо через ограду советского посольства на улице Грене и написавший в эмиграции книгу «На путях к термидору» о преданной Сталиным и сталинцами революции (Беседовский был троцкистом). Беседовский, бывший эсер, примкнувший к большевикам, кроме обвинений в троцкизме, к моменту побега уже находился в посольстве на подозрении в финансовых махинациях с подотчетными средствами – его готовили к отправке для следствия домой и не выпускали за территорию советского посольства, и во время прогулки Беседовский сиганул прямо через стену внутреннего дворика. За границей он тоже искал приюта у эмигрантов, пытался среди троцкистски настроенных эмигрантов создать даже собственную партию, редактировал в Париже их газету «Борьба». А заодно прославился как известный разоблачитель самых разных тайн советской разведки и дипломатии, часть из которых затем оказалась выдуманными самим Беседовским в расчете на сенсацию фальшивками. Исследовавший
Самый высокопоставленный из таких перебежчиков, начальник НКВД на Дальнем Востоке Генрих Люшков, в 1938 году в предчувствии скорого ареста со всей «командой Ежова» в очередную чистку спецслужб бежал через границу во время инспекционной поездки к пограничникам. Обманув всех сопровождающих, он ушел на границу один якобы на встречу с ценным агентом в районе Посьета и скрылся на той стороне. Люшков долго работал консультантом японской разведки, консультировал ее в планах подготовки покушений на Сталина и в антисоветских операциях на Дальнем Востоке, в конце войны в 1945 году он был ликвидирован самими отступавшими японцами, просто задушен ими в городе Дайрен (Дальний) и выброшен в море с лодки.
В 1929 году во время инспекционной поездки на советско-иранскую границу сбежал напуганный преследованиями в Москве троцкистов бывший секретарь Сталина Бажанов, написавший на Западе книгу о закулисной жизни в Кремле. Бажанов не был сотрудником спецслужб, но с ним через границу бежал и приставленный к нему для охраны и слежки одновременно сотрудник ГПУ Биргер. Так вот бежавший чекист Биргер все годы своей эмиграции затем провел в постоянном страхе ликвидации его ГПУ или попытки тайного похищения с вывозом назад в СССР. В результате развившейся на почве таких страхов депрессии Биргер покончил с собой в Париже, освободив свою бывшую службу от расходов по его розыску за границей. Способ самоубийства Биргер выбрал странный, он бросился вниз с Эйфелевой башни.
Тогда действительно бежавшему чекисту или советскому военному разведчику избежать пули, кинжала, яда или устроенной автокатастрофы могли помочь или профессиональное прикрытие чужой спецслужбы, или полная смена данных с укрытием как можно дальше от советских границ. Поэтому, например, резидент разведки ГПУ в Финляндии Смирнов в 1924 году сразу после бегства предал себя в руки финской разведке, а та позднее с новыми документами отправила Смирнова в далекую Бразилию, где беглый чекист и прожил спокойно остаток своих лет. Военный разведчик РККА Креме, бежавший от своих в Китае, скрывался в португальском тогда Макао и даже инсценировал свою смерть, заметая следы, после чего с чужими документами уехал в Европу, где и дожил в старости до начала 70-х годов. О том, что такие меры предосторожности для перебежчиков из советских спецслужб были нелишними и охота за ними действительно велась долгие годы и большими силами, а не была плодом развившейся у отдельных предателей мании преследования, свидетельствует печальный опыт многих их соратников. Случаев расправы ГПУ – НКВД со своими бежавшими сотрудниками за пределами Советского Союза в истории очень много. Вот лишь самые громкие из таких дел. В 1926 году бывший сотрудник военной разведки РККА Дзевалтовский, поляк по национальности, перешедший на сторону польской разведки, умер от отравления ядом. В 1933 году в Австрии сотрудниками ГПУ под началом чекиста Кобецкого похищен и затем убит бывший агент советской разведки из числа коминтерновских кадров – австрийский гражданин Штрем.
В 1937 году в Париже кинжалом убийцы заколот бывший советский разведчик Навашин, завербованный ранее английской МИ-6 и ставший невозвращенцем. Дмитрий Навашин с 20-х годов использовался ГПУ как агент среди белой эмиграции во Франции, пока его не перевербовали английские разведчики. В 1931 году Навашин порвал с Лубянкой и отказался вернуться в Советский Союз, занявшись в Париже частной коммерцией. 25 января 1937 года он гулял со своей собакой в Булонском лесу, когда неизвестный подбежал к нему и нанес удар кинжалом в грудь, от которого Навашин скончался; скрывшегося убийцу не нашли. ГПУ открещивалось от убийства Навашина, заявляя, что с ним могли расправиться гитлеровские разведчики за его работу на МИ-6. История эта темная, среди эмигрантов было вокруг нее много слухов. Так, Нина Берберова в своей книге «Люди и ложи» писала о каких-то связях Навашина с масонскими ложами во Франции, использовавшимися ГПУ, как и о том, что уход Навашина на Запад тоже был игрой и частью операции ГПУ, так что неизвестно в итоге, кто же именно его убил. Хотя большинство исследователей все равно видят в расправе с Навашиным руку НКВД, особенно с учетом использования убийцей кинжала: в это же время во Франции именно кинжалом группа советского разведчика Короткова убила другого перебежчика из ГПУ Агабекова и известного троцкиста Клемента, а авторство этих акций со стороны НКВД точно установлено.