Speed 2. Еще больше скорости. Еще больше любви

Abacus

– Все нормально!- не узнал своего голоса.

Набрав в обе ладони холодной воды, ополоснул лицо.

Еще и еще.

Холод отрезвлял.

Но вода не убирала эту мерзость.

Эту грязь.

Этот страх.

Эту безвыходность.

Эту безнадежность.

Я должен быть сильным. Иначе ничего не получится.

Не постаравшись убрать за собой, я открыл дверь, и со злостью посмотрев на потрепанного алкаша, которому приспичило отлить в неподходящий момент, прошел мимо него к выходу из маленькой, неприметной, шоссейной кафешки.

Оставался

час.

Выйдя на улицу, я поежился от холода.

Я не догадался забрать мобильный телефон, что сыграл столь важную роль в моей истории, и теперь, находясь без связи, мне предстояло лишь ждать намеченного времени.

Поднял глаза в небо.

Серые облака. Все было словно в тумане.

И тут, я увидел, что он вышел из машины.

А ведь предлагал ему пойти со мной, молил об этом, но он не разговаривал со мной. Никак не реагировал на меня. Смотреть на него было неописуемо больно.

Переборов себя, я направился за ним. В придорожный лес, куда он шел, думая, что его никто не замечает.

Как только я оказался в тени деревьев, стало страшно.

Перед глазами возникали картины, разрывающие меня на части.

Заломило руку.

Я чувствовал его в своей ладони.

Я помнил движение своего пальца.

Я помнил, как часть моей души навсегда умерло.

Я сделал свой выбор.

Обменял часть себя на его жизнь.

Паша сидел на широком стволе сваленного когда-то дерева и смотрел вдаль. Даже не представляя, насколько мне важно то, что он здесь, что он рядом, что я не потерял его, что он дышит. А ведь я думал, что упустил его. Что не смогу выполнить обещание, данное его матери.

Сглотнув, я замер напротив него. Зачем? Наверное, пытаясь его укорить.

Зачем ты ушел? Ушел, не сказав мне, зная, что вернувшись из в кафе и не смогу найти тебя. Зачем?

Злость пронзила меня насквозь, но тот час исчезла, когда я увидел, что он прижимает грязные ладони к перепачканному лицу.

Оно до сих пор у него было, во всем том дерьме, от которого я так остервенело пытался избавиться.

Каково это?

Испачкать свое лицо в крови своего отца?

Видеть, как он наставляет на тебя пистолет, жмет на курок, с полной решительностью убить свое дитя.

Он бы не отпустил нас. Ни за что. Как только я увидел его, как только первый раз посмотрел ему в глаза, я ощутил этот смертельный ужас.

Для него слишком важно было то, что являлось его детищем, в отличие от Павла, преданным, послушным и дающим плоды.

Он наконец-таки понял, что чтобы он не делал, сын не примет его, не согласится на это.

Я вспоминал те минуты, которые провел с Пашиной матерью, которая как казалось, столь нелепо и не вовремя оказалась рядом со мной. Но, увидев ее без сознания, в своей комнате, так и не набравшуюся храбрости, увидеть сына и сбежать вместе с ним, все понял.

Его мать хотела, чтобы я передал Паше все то, что она боялась сказать ему. Чтобы он знал, что она знает о том, как ему тяжело, как его давили, что ему действительно тут не место.

Она не могла сказать

ему это в глаза, поскольку хотела, чтоб он был рядом, и он бы остался, я знал это. Он был все сделал, чтобы остаться с ней рядом, поэтому им нельзя было видеться.

Я был зол на себя за то, что не понял ее слов, не рассмотрел в ней отчаянья, которое довело ее до произошедшего поступка. Я мог бы попытаться отговорить ее, верней, я сделал бы все, чтобы это не произошло, но я не понял, либо был слишком увлечен своими проблемами, я даже не хотел идти за ней, отговаривал Павла.

В который раз перед моими глазами возникла пугающая меня картина.

Воспоминания заставили меня осесть на холодную землю.

Я понял, что мы проиграли, тогда, когда увидел пистолет в руках Пашиного отца.

Я был удивлен, что он смог добраться до нас, хотя это не следовало делать, этот человек был потрясающе хитер, я не удивился бы, узнав, что вся эта игра с сердцем слегка преувеличена, чтобы сбить Пашу с пути. Он же перепутал его мысли матерью, зная, что та задержит его.

Естественно, как и мы, он не мог знать, что она натворила, хотя я уже ни в чем не мог быть уверен. Ведь он не спешил спасать ее, он жаждал расквитаться и выиграть.

Но он не знал, с кем связался.

Он не знал меня, того, с кем судьба играет в игры и похлеще.

Догадавшись, что нас никогда отсюда не выпустят, я вспомнил о том, что вылетело из моей головы, я подумал о Жене. Я думал о нем, медленно опускаясь на пол и вытаскивая пистолет, который спрятал для того, чтобы моему другу стало спокойней.

Я перебирал у себя в голове мысли о его подарке, о его просьбе беречь и хранить себя.

Никогда бы не подумал, что это оружие понадобиться мне, ведь это был маленький, коллекционный, фамильный пистолет. В нем хранилась лишь одна пуля, вредившая жертве лишь с небольшого расстояния.

Голова мыслила сама по себе. Отдельно от меня. Меня же било током от того, что я задумал.

Мне нужно было, чтоб отец Павла подошел как можно ближе.

Я должен был сделать это, будучи уверенным, наверняка.

Ужас от того, что Мятежный старший готов избавиться от сына затуманил мой разум, но потом заставил мыслить острее. Подставившись под его руку, я попытался привлечь его внимание, чтобы он еще больше приблизился к нам.

А после…

Голова вновь закружилась.

Паша не знал ни о чем. Он не знал ни о подарке Жеки, ни о том, что он со мной, что он сейчас спрятан в широком рукаве, что я готов. Готов на все.

Он молил отца о пощаде, а в моей голове раздавались сотни мыслей.

«Убей его».

«Стреляй».

«Сделай это».

«Ты убьешь самого себя».

«А вдруг, он пугает его?»

«Я убью его отца, что будет после этого?»

«Я не должен этого делать».

«Должен».

«Спаси его. Твоя задача, спасти его, как ты обещал его матери».

«Стреляй! Стреляй же!»

Я не мог этого сделать.

Тут щелкнул курок.

Что же ты делаешь?

Зачем ты целишься в своего же сына?