Сперанца
Шрифт:
— А о ком же?
— Обо всех стрекозах… О стрекозьей породе. Иначе сказать, обо всех, кто не работает…
Эмилия задумчиво почесала подбородок, потом покачала головой.
— Таких людей у нас нет. Тут все работают. И никогда еще не было, чтобы кто-нибудь просил есть у других, потому что если время голодное, то голодают все. Правда, иногда делали сборы, но только в случае какого-нибудь несчастья или болезни, а не потому, чтобы человек не хотел работать.
— А все-таки, моя милая, есть люди, которые всю жизнь не работают… —
— Конечно… Но они к тебе не приходят за милостыней, простофиля ты этакий!
И Эмилия ушла, сокрушенно покачивая головой.
— Хорошая была басня, — вздохнул Надален, — она мне ужасно нравилась… Но так уж всегда: куда бы старуха ни сунула нос, все испортит.
— Надален, — шепнула Элена.
— Ну?
— Если бы вы были муравьем и к вам пришла бы стрекоза, точь в точь как в басне, у вас хватило бы духа оставить ее умирать с голоду?
— А как же?
Элена была, повидимому, разочарована.
— А у меня нет, — помолчав, сказала она решительно.
— Ну и дура! — ответил Надален и смачным плевком прочертил в воздухе четкую длинную дугу.
В эту минуту из дому вышла Сперанца с корзиной белья на голове.
— Битый час толкуете об одной басне, и даже не досказали ее, — бросила она и со смехом прошла мимо них прямо к навесу.
— Видишь ее? — сказал Надален Элене. — Вот она из породы муравьев. Да что там муравьев, — муравьищ!.. Из тех, знаешь, которым, стоит только глянуть, — от них и зернышко не укроется, будь оно за целую милю… Из породы Минги!
— Но у Сперанцы доброе сердце, и она с кем хочешь поделится… — возразила Элена.
— Сердце оставь в покое. Посмотри лучше, сколько она заработала да сколько Минга собрала на жниве. Старуха хоть с виду и скелет, а руки что грабли. Всегда что-нибудь да подцепит. Сперанца на первый взгляд совсем другая — веселая, песенница. Но присмотрись повнимательнее и увидишь, что она из того же теста. Я это не в укор ей говорю, боже упаси. Наоборот. Она работает, и крепко работает, да при том не дуется, как Эмилия, не ворчит и не скулит, как ты! Потому Что, видишь ли, девочка, можно работать и быть довольным… — Надален говорил теперь тоном проповедника. — Посмотри на меня! Стаканчик вина, немножко табаку, и я самый счастливый человек на свете и пою, как скворец, даже когда работаю…
— Да разве вы работаете?
— Ах, собачья дочь! Еще спрашивает, работаю я или нет! Часто ты видела, чтобы я лежал на брюхе и мух считал?
— Нет. Но вы возчик, а погонять волов еще не значит работать, как вол. Это волы работают, а вы сидите на возу, и все тут. Потому-то вы и поете. Выходит, вы тоже вроде стрекозы, Надален, — сказала она и отскочила в сторону, чтобы увернуться от башмака, которым он запустил в нее.
Подошла Сперанца, размахивая пустой корзиной.
— Теперь я вам расскажу конец, — сказала она улыбаясь. — Стрекоза поет и ничего не делает, зато услаждает муравья. Но муравей
— Ну, ну, не надо тут ничего накручивать. В басне все было просто и ясно. Муравьи — это порядочные люди, а стрекозы — бездельники. Пусть так и остается.
— Пусть так, — засмеялась Сперанца и повернулась к Элене. — А ты моли бога, чтобы тебе не попался стрекотун вроде моего. Посмотри на меня. Разве скажешь, что я помолвлена? Он вот уже десять дней носу не кажет… Ему, видите ли вы, надо ходить по собраниям, а я здесь свисти в кулак. Можно подумать, что на нем весь свет держится, только и слышишь: занят по горло. Враки это все… Враки…
— Наверное, он малость подвирает для пущей важности, известно, молодые люди любят набивать себе цену. Но ведь он и в самом деле работает в Союзе не за страх, а за совесть. Верно? Это все говорят. А сейчас такое время, что это нужнее всего, потому что в воздухе пахнет бурей.
— Бросьте вы толковать про бури, они уже позади. Что же он всегда должен работать за всех? Пусть подумает немножко и о своих делах! Хибарка-то еще недоделана, а сентябрь на исходе. О чем тут говорить!
И Сперанца повернулась и пошла.
— Видите? — вполголоса сказала Элена. — Она из-за этого прямо сохнет. Худая стала, как щепка.
— Жаль, — пробормотал Надален. — В самом деле жаль. Но сейчас трудное время, и у Таго много работы.
— Надален, — сказала Элена, присев на корточки возле старика. — Объясните мне немножко, что делается на свете?
— Мало ли что делается…
— Не говорите глупости. Я хочу сказать, что сейчас происходит. Почему вы устраиваете столько собраний и говорите, что надо защищать кооператив?.. Почему все такие озабоченные?
— Некоторым людям пришла дурь в голову; смех, да и только, — сказал Надален, но при этом вовсе не засмеялся, а помрачнел. — Им все мало. Они хотели бы отнять у нас все, что мы заработали своим горбом.
— А где эти люди?
— Да не здесь.
— Так где же?
— А я почем знаю? Главное, чтобы они не пришли в долину. Но, если они сюда сунутся, им всыплют по первое число! Представляю, как они будут улепетывать!
— Надален, почему нам ничего не объясняют?
— А что тебе объяснять? Разве ты что-нибудь понимаешь в политике, в законах, в партиях?
— Я — нет. А вы?
— Я тоже.
— Значит, мы одного поля ягода. Но вас вот зовут на собрания, а нас нет. Почему?
— Потому что в твои годы у человека мозгов всего-ничего, а язык длинный. А старые люди, наоборот, мозговитые, а болтают мало…
— Зато я знаю кое кого с такими мозгами, — послышался вдруг у них за спиной голос Эмилии, — которые похожи на яйца. Случалось вам когда-нибудь смотреть яйца на свет? Чем больше они лежат, тем больше усыхают.
Эмилия вошла в дом, а Надален все смотрел ей вслед, не зная, что ответить. Элена тихо смеялась.