Сперанца
Шрифт:
Сперанца услышала имя Таго и узнала его голос. Не веря себе, она подошла к порогу и выглянула так, чтобы ее не заметили, потом притворила дверь и прислонилась к ней, закрыв глаза и прижав руки к груди, чтобы унять сердцебиение.
Он вернулся!
И вернулся, нахал, без тени стыда. Она увяла от плача, а он улыбается, как ни в чем не бывало — как будто они расстались вчера вечером.
От возмущения и обиды слезы потекли у нее по щекам, но вместе с тем в ней шевельнулась и тайная радость.
«Сумасшедшие Мори…» — подумала она и рассмеялась коротким судорожным
Она с тревогой прислушалась к разговору, происходившему на гумне, и сразу узнала голос Эмилии. Теперь было уже поздно выйти ему навстречу и помешать неизбежному. Эмилия уже взяла его в оборот.
У Сперанцы вдруг выступил пот на лбу.
«Господи Иисусе…» — зашептала она и, движимая детским импульсом, подбежала к полочке, на которой стоял стеклянный домик воскового Иисуса. Она повернула ларчик задней стороной к себе, чтобы просунуть в него палец и прикоснуться к краю голубого одеяния. Но с суеверным ужасом увидела, что ее палец уже не проходит в отверстие. Она давно не пробовала потрогать младенца и не замечала, как изменилась у нее рука… Теперь это была сильная рука работящей женщины, совсем не похожая на тонкую и слабую руку ребенка.
«Если захочешь, ты и так мне поможешь», — сказала она полинялому Иисусу, окруженному бабочками и цветами, выцветшими от времени. И она пристально посмотрела на него. Глаза у нее сузились, и на напряженном лице был написан вызов: «Теперь будет видно, на что ты способен. Посмотрим, совладаешь ли ты с Эмилией».
Почти то же самое думал тем временем Надален, стоя у входа со свертком в руке.
К нему тихо подошла Элена, сгорая от любопытства.
Через дверь доносился приглушенный голос Эмилии, но слов нельзя было разобрать.
— Как вы думаете, что там делается?
— Я почем знаю? Но уж если она в него вцепилась, будь уверена, целым он оттуда не выберется…
Элена попыталась приложить ухо к двери, но Надален заставил ее отойти.
— Разве можно делать такие вещи? Убирайся, нехорошо…
Как раз в эту минуту кто-то позвал Элену, и девушке пришлось скрепя сердце отойти.
Надален, угнетенный мрачными предчувствиями, остался один.
— Но почему же как раз я не должен ничего знать об этом? — вдруг прозвучал голос Таго.
Надален не мог понять, о чем он спорит с Эмилией, но одобрительно кивнул головой, уловив в его голосе гнев.
— Кто его знает, что она там ему наплела! — вздохнул он, волнуясь за Таго.
Он почувствовал искушение открыть дверь, но у него не хватило храбрости.
«Лучше мне уйти, а то, чего доброго, не выдержу», — сказал он про себя.
Но он не ушел, а пощупал увесистый тючок Таго и, убедившись, что в нем нет ничего хрупкого, положил его на землю и уселся на него.
Когда внезапно открылась дверь, Надален вздрогнул и хотел было встать, но то, что он услышал, его так ошеломило, что он опять опустился на тючок.
Таго, не кто иной как Таго, говорил:
— И если мне кто-нибудь скажет, что вы, Эмилия, не сердечная женщина, я его задушу своими руками…
— Ну и ну! Пропал человек! — простонал Надален. — Господи, она его совсем опутала.
Эмилия
— Ступай, ступай к этой дурочке. И оба вы перестаньте дурить, дайте людям жить спокойно.
— Видали! — усмехнулся Надален. — Жить спокойно… Это она-то говорит про покой!
— А ты что тут делаешь, мамелюк?
— Это что-то новенькое… — пробормотал Надален, поднимаясь. Потом с неуклюжим поклоном ответил: — Да вот, ждал, когда герцогиня кончит аудиенцию, чтобы войти в дом. Не видишь, что ли, что дождь идет?
— А это что такое?
— Я и забыл! Это он какой-то узел привез…
— Дай сюда.
Эмилия взяла узел, взвесила его на руках, пощупала, недоверчиво понюхала. Потом покачала головой.
— Все, как один, — изрекла она, входя в дом. — По целому месяцу где-нибудь пропадают — ни слуху, ни духу; потом в один прекрасный день возвращаются, и что же они вам привозят? Не цветы, нет, у нас это не водится — чтобы их заслужить, бедняжка должна, по крайней мере, умереть; не сласти, потому что от тех, что продаются в селении, можно умереть в коликах… Но хоть какую-нибудь вещицу, уж я не знаю, пару сережек, цепочку… Хоть что-нибудь дешевенькое, для бедных, лишь бы внимание оказать, можно бы, кажется, иной раз привезти женщине, верно?
Надален слушал ее, кивая головой, как бы показывая, что с интересом ждет окончания. Но Эмилия замолчала.
— А вместо этого? — спросил он с любопытством.
Эмилия с негодованием бросила узел в ушат, стоявший у двери.
— Грязное белье для стирки, — отрезала она.
Она зажгла фонарь, вздохнула и, обернувшись к мужу, который, как завороженный, смотрел на узел, прошипела:
— Свиньи!
Глава тридцать девятая
Солнце еще боролось с туманом, стоявшим над болотом, когда плоскодонки причалили к берегу возле хибарки. Эмилия, приготовившись распоряжаться выгрузкой, громко командовала:
— Слезайте по одному! И не поднимайте сутолоку, не то при таком грузе дело кончится тем, что мы все пойдем ко дну.
Однако никто, повидимому, не признавал в данном случае ее авторитета, и ребятишки повскакали со дна лодки и, отчаянно раскачивая ее; всей оравой бросились на нос прямо по ящикам и мешкам, стараясь опередить друг друга, чтобы первыми спрыгнуть на землю.
Опершись на массивную спинку железной кровати, Эмилия с явным неудовольствием следила за всей этой сумятицей и с негодованием отвернулась, когда Надален спросил ее ухмыляясь:
— Все в порядке, генеральша?
Гита, застрявшая между большой клеткой для кроликов и квашней, жалобно молила:
— Помогите мне, а то я не выберусь отсюда…
— Потерпите, дорогая… Если не выгрузить сначала эти вещи, отсюда вас может вызволить один только господь бог!
С других лодок все уже высадились, и скоро обитатели Красного дома шли гуськом по тропинке, которая вела к хибарке Таго.
Сперанца, выходившая на следующий день замуж, перебиралась на новое место, и соседи всем обществом вызвались помогать ей при переезде.