Сперанский
Шрифт:
[13] Аким Николаевич Нахимов (1782–1814), автор сатирических стихотворений и басен. Приведенная элегия написана в 1809 г.
[14] Яков Иванович де Санглен (1776–1864) был назначен летом 1811 г. правителем Особой канцелярии Министерства полиции. В его ведение входили цензура печатных изданий, надзор за иностранцами, выдача заграничных паспортов, а также «особенные дела, которые министр полиции сочтет нужным предоставить собственному своему сведению». Занимая эту должность, де Санглен был одновременно личным агентом императора Александра и выполнял секретные поручения Его величества по сбору сведений о тех или иных лицах или слежке за ними. Ф. Ф. Вигель писал о нем в своих записках: «По секретной части, в так называемой особой канцелярии, однако же, дело не обошлось без немца. Правителем сей канцелярии (еще пока не директором) назначен был надворный советник Яков де Санглен, вероятно, потомок одной из французских фамилий, которые бежали в Германию во время гонений на реформатскую веру. Перед тем, кажется,
Глава 5
[1] Письмо М. М. Сперанского к А. Н. Оленину и текст его расписки о непринадлежности к какой-либо масонской ложе опубликованы на с. 737–738 юбилейного сборника «В память графа Михаила Михайловича Сперанского», вышедшего в 1872 г. — к столетию выдающегося русского государственного деятеля.
[2] Братом бывшего генерал-прокурора и начальника Сперанского Алексея Борисовича Куракина.
[3] Разговор этот передал сам Арман де Коленкур — в своих мемуарах, посвященных походу Наполеона Бонапарта в Россию. Бывший французский посол в России сопровождал своего императора в течение всего его похода до Москвы и во время отступления французской армии из России. Одна из глав мемуаров Коленкура называется «В санях с императором Наполеоном». То, что Наполеон взял Коленкура, пользовавшегося приязнью со стороны Александра I, в свой несчастный поход в Россию, является весьма примечательным фактом. Это явное свидетельство того, что французский император пошел со своей армией в Россию прежде всего для того, чтобы принудить российского императора заключить с ним мир на новых, более выгодных для Франции, условиях. Наполеон Бонапарт имел достаточно ума, чтобы понимать, что завоевание России — идея совершенно безумная.
[4] Сохранилось письмо Сперанского к П. Г. Масальскому из Киева, датированное 12 сентября 1806 г.
[5] А. Э. Нольде написал в своей биографии М. М. Сперанского, что в имении Великополье были 1420 десятин земли и 81 крепостная душа.
[6] Проживая с 1805 г. в Вольске, Константин Злобин совмещал занятия торговым делом с поэтическим творчеством. В 1806 г. послал несколько своих стихотворений Г. Р. Державину на суд. Старый поэт-вельможа прислал ему в ответ новое свое произведение под названием «Послание к молодому Злобину», в котором выразил мысль о несовместимости коммерции с поэзией. Но Константин торгового дела не бросил. Как и его отец, он тратил много денежных средств на благотворительность. В 1810 г. им был открыт в Вольске пансион «Пропилеи» для обучения одаренных детей. Наняты для преподавания здесь лучшие учителя.
[7] Второй женой Константина Злобина была Вера Алексеевна — дочь городничего города Кузнецка Алексея Трифонова. Он влюбился в нее с первого взгляда и тайно увез ее от родителей. В официальный церковный брак с ней Константин вступил только после рождения детей. В момент смерти своего мужа Вера Алексеевна ждала четвертого ребенка. По рождении он получил имя Константин.
[8] Об обстоятельствах смерти Константина Злобина рассказывается в письме, написанном 16 сентября 1813 г. его добрым знакомым Николаем Скопиным: «…Умер Константин Васильевич Злобин в Вольске, человек добрый и умный. Был воспитан отцом с великим рачением. Только иногда бывал вольнодумен. Подражая отцу, выдавал себя старообрядцем, но сам держался вольтеровских правил. Все сие приметно ему наскучило. Расстроенныя дела приводили в частое огорчение; совесть, может быть, беспокоила за многое, и он при великом богатстве в жизни имел удовольствия мало. Женившись прежде на англичанке, с нею развелся, взял одну девицу из дворянок; жил прежде с нею блудно, потом обвенчался. Заболел горячкою от подгулу на мельнице и в девятый день кончил жизнь свою. Исповедовался перед смертию от священника православного. Только часто и без исповеди слыхал я от него желание стать христианином добрым и раскаяться. Но проклятые долги по откупам и запутанности (ибо отец его Злобин был откупщик винный) его тяготили и держали в страшной рассеянности. За деньгами для уплаты долгов метался он как умоисступленный, но часто, видя малый успех, плакал, как ребенок, и крушился внутренно, как муж. Был коллежский советник и кавалер св. Анны 2-го и Владимира 4-го классов. Добра он делал очень много ближним. Завел пансион и содержал в оном более двадцати человек детей на своем коште; но перед смертию по расстройству его состояния оный упразднили. Великие долги последовали от неудачных дел и от неосторожной траты денег. Вечная ему память! Осталась после него жена и трое детей да, может быть, не один миллион долгу». Василий Алексеевич Злобин не перенес смерти своего единственного сына — приехав на его похороны в Вольск, он остался здесь доживать свою жизнь, потерявшую для него какой-либо смысл. В августе 1814 года он скончался в доме своего друга в Саратове.
Глава 6
[1] Текст данного письма,
[2] По словам М. А. Корфа, письма Сперанского к теще, а с ним и к П. Г. Масальскому «пришли в Петербург еще до отправления Государя в армию. За выездом уже г-жи Стивенс, Балашов вручил оба Масальскому распечатанными, с объявлением, что их прочел Государь и что если он, Масальский, намерен писать Сперанскому, то письма свои доставлял бы ему, Балашову, а если его уже не будет более в Петербурге (он должен был ехать с Государем), то вступающему в должность министра полиции на время его отсутствия Сергею Козьмичу Вязмитинову». Балашов при этом якобы прибавил: «Но чтоб в письмах не было ничего лишнего». Петр Григорьевич ответил, что ему не о чем и писать Сперанскому, кроме как о домашних делах. Сын Петра Григорьевича Масальского Константин, приводя в составленном им сборнике писем Сперанского текст письма Михаилы Михайловича к теще, отметил, что его отцу данное письмо передала сама госпожа Стивенс.
[3] Сведения об этом деле каким-то образом просочились на страницы французских газет.
[4] Зная, что в любом государстве, которое ведет войну, бумажные деньги, как правило, обесцениваются, а драгоценные металлы вырастают в цене, Сперанский, находясь в Нижнем Новгороде, старался обменять ассигнации на золото. Это было истолковано его недругами как проявление с его стороны неверия в победу русского народа в Отечественной войне.
[5] Этот дом находился на углу тогдашних Монастырской и Обнинской улиц (переименованных при советской власти соответственно в улицы Орджоникидзе и 25 Октября). Он сохранился в Перми до настоящего времени.
[6] В то время, когда в этом доме жил Сперанский, им владели наследники купца Иванова. Дом располагался на углу Торговой улицы и Верхотурского переулка и был уже довольно старым: в 1837 г. его из-за ветхости снесли.
[7] Во всех известных мне публикациях этого письма почему-то вместо очевидного слова «ниспускаться», то есть нисходить или спускаться, печатается слово «не спускаться». Между тем Сперанский писал действительно о том, что если бы ему нужно было спуститься к потаенным сплетням — опуститься до уровня этих сплетен, то он легко показал бы их происхождение.
[8] Следует отметить, что образованием своей дочери Михайло Михайлович занялся еще в 1806 г. Об этом свидетельствует сохранившийся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки план воспитания Елизаветы Сперанской под названием «Элементы наук и нравственности от 7 до 17 лет». Следуя этому плану, Михайло Михайлович приглашал к ней лучших учителей и при этом сам преподавал ей различные науки, правда, из-за недостатка свободного времени не мог это делать систематически.
[9] Я обнаружил список с этого письма М. М. Сперанского в архивном фонде № 74 Н. В. Гоголя в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. На нем нет даты написания.
[10] После назначения Михаилы Михайловича генерал-губернатором в Сибирь его брат Кузьма Михайлович будет определен императором Александром на должность вице-губернатора на Кавказ.
Глава 7
[1] Сперанский, кажется, не знал, что удаленный с государственной службы и сосланный в Вологду Магницкий не смирился со своей участью и с осени 1812 г. (а возможно, еще и с более раннего времени) активно добивался своего оправдания императором Александром и возвращения из ссылки. В частности, 17 декабря 1812 г. Михаил Леонтьевич обратился к Александру I с письмом, в котором благодарил государя за то, что он вспомнил о его просьбе (о какой именно, в письме не говорилось) и «за доставление средства к оправданию». В письме к императору Александру от 30 июня 1814 г. Магницкий заявлял, что не может «видеть себя поверженным в политический гроб позорной ссылки», что третий уже год претерпевает со своим семейством «ужаснейшее наказание, какое может постигнуть человека, в образованном обществе живущего: лишение чести, личной свободы и последнего куска хлеба, без суда, без объявления преступления и невинно». Подобно Сперанскому, Магницкий старался в своих усилиях по возвращению на государственную службу заручиться поддержкой Аракчеева. Летом 1816 г. Михаил Леонтьевич так же, как и Михаил Михайлович, посещал Алексея Андреевича в его Грузинской обители, и скорее всего именно это посещение всесильного в ту пору графа оказало решающее влияние на последующую судьбу его, а не заступничество за него опального Сперанского.
[2] В формулярном списке Сперанского текст данного указа приводился без упоминания имени Магницкого, но с добавлением следующих слов: «Вместе с тем повелеваю продолжить пожалованную ему аренду на следующие 12 лет и производить (сверх 3 т. жалованья и столовых по месту) тот оклад (по 6 т. р. в год), который ему с 17 марта 1812 года был производим».
[3] Пребывавший в Вологде М. Л. Магницкий, кажется, тоже получил извещение об указе, возвращавшем его на государственную службу, 6 сентября 1816 г. Этим днем датировано его письмо графу Аракчееву с выражением благодарности за его покровительство. «Я прошу позволения вашего, Милостивый Государь, и впредь обременять, иногда, ваше сиятельство моими письмами по самонужнейшим предметам», — писал при этом Михаил Леонтьевич.