Сперанский
Шрифт:
По Указу Петра I Сенату от 18 февраля 1700 года учреждалась специальная комиссия, на которую возлагалась обязанность собрать все принятые после Соборного уложения 1649 года узаконения и путем объединения их со статьями Уложения создать свод законодательства. Указ повелевал данной комиссии «сидеть в государевых палатах у Уложенья, и с уложенной книги 157 году (то есть 7157 года от сотворения мира, или 1649 года Христовой эры. — В. Т.)и с имянных указов и с новоуказных статей, которые об их государских и о всяких земских делех состоялись после Уложенья, сделать вновь, снесши Уложенье и новые статьи». К июлю 1701 года был составлен проект свода — так называемая «Новоуложенная книга», которая не получила одобрения [1]и оказалась в архиве.
Указом Петра I Сенату
В мае 1728 года была учреждена новая, четвертая по счету, комиссия по систематизации действующего российского законодательства, которая из-за отсутствия достаточного количества лиц, знающих законы, так и не приступила к работе. В 1730 году была создана еще одна комиссия по систематизации законодательства — под названием «Комиссии уложенной», но, просуществовав до 1741 года, эта комиссия, как и четыре предшествовавшие ей, оказалась бесплодной.
В 1754 году императрица Елизавета создала Комиссию для сочинения Уложения. Менее чем за год этой комиссии удалось составить две части Уложения: «судную» и «криминальную», которые были представлены к высочайшему утверждению, но государыня их не утвердила.
1760 год ознаменовался созданием седьмой комиссии по сочинению Уложения, которая должна была продолжить труды предыдущей комиссии, но так и не приступила до смерти императрицы Елизаветы к работе.
Восьмая законодательная комиссия — самая обширная по своему составу — собралась в 1767 году. Ко времени ее роспуска в 1774 году отдельными группами ее членов были сочинены лишь проекты отдельных законов.
В 1797 году император Павел учредил девятую по счету законодательную комиссию, которую назвал, в отличие от предыдущих, комиссией не для сочинения, а для составления законов. Данная комиссия была предназначена для того, чтобы собрать уже действующие узаконения в три книги законов: уголовных, гражданских, дел казенных.
В 1804 году при Министерстве юстиции была создана новая комиссия составления законов. Она действовала во все время царствования императора Александра, но результаты ее трудов оказались незначительными. В этой комиссии работал с 1808 до 1812-го и с 1821 года до конца правления Александра I Михайло Сперанский.
К моменту вступления на престол Николая I объем законодательства в России возрос настолько, что нормальное производство дел в судах сделалось практически невозможным. По каждому из дел приходилось для обоснования судебного решения производить обширные выписки из множества различных актов. Данные выписки составляли зачастую по несколько сот страниц, в массе которых крайне затруднительно было разобраться и с точностью определить, как должно решить дело, какой вынести приговор. Чиновники быстро научились извлекать для себя преимущества из необозримости и хаотичности законодательства. И. В. Селиванов, работавший в конце 20-х годов XIX века в Сенате, вспоминал впоследствии, что при рассмотрении поступивших в Сенат из низших инстанций дел он нередко сталкивался с фактами, когда «уголовные палаты приводили в своих решениях такие законы, которые никогда издаваемы не были».
Осознав, что сохранение анархии в законодательстве империи не будет способствовать сохранению порядка в управлении, а следовательно, и его самодержавной власти, император Николай предпринял энергичные меры по приведению массы разрозненных указов, принятых его предшественниками на троне, в стройную систему.
31 января 1826 года им было учреждено Второе отделение в составе Собственной Его Императорского Величества канцелярии, на которое возлагалась задача «успешного совершения» систематизации российского законодательства. Начальником отделения 4 апреля 1826 года был назначен М. А. Балугьянский, обучавший в 1813–1817 годах великих князей Николая и Михаила Павловичей «правам естественному, публичному и народному». Фактическое же управление Вторым отделением новый император вверил М. М. Сперанскому, не дав ему при этом никакой официальной должности в данном подразделении своей канцелярии. Этот фактический статус Сперанского был впоследствии отражен и в его послужном списке в следующей записи: «В 1826-м году комиссия составления законов преобразована
По фактическому своему положению Сперанский являлся главноуправляющим Вторым отделением: именно так будет официально назван его преемник Д. В. Дашков. 14 февраля ему будет вверено «главное управление» делами отделения «на том же основании, на котором управлял оным… Сперанский».
Почему же император Николай не стал создавать для Сперанского должности, соответствовавшей его фактическому положению во Втором отделении? В исторической литературе часто приводятся слова императора Николая о Сперанском, высказанные М. А, Балугьянскому при назначении его начальником Второго отделения: «Смотри же, чтобы он не наделал таких же проказ, как в 1810 году: ты у меня будешь за него в ответе» [2]. В этих словах усматривается выражение недоверия государя к реформатору. Николай I действительно в начале следствия над декабристами подозрительно относился к Сперанскому, и для этого были основания: Сперанского, как уже отмечалось, многие декабристы прочили в члены Временного правительства. Но к весне 1826 года император пришел-к убеждению, что Сперанский не давал своего согласия на участие в революционном правительстве. Деятельность же сановника в Верховном уголовном суде над декабристами показала, что государь вполне мог доверять ему.
Очевидно, что нежелание Николая I придавать реформатору официальный статус главноуправляющего Вторым отделением имело своим основанием не какие-то подозрения его величества по отношению к Сперанскому, но нечто совсем другое. Думается, новый император учел неудачный опыт реформ своего венценосного брата Александра. И главную опасность, главную угрозу проводимым им реформам увидел в… общественном мнении.Николай понял, что для успеха реформ реформатор должен пребывать в тени — это спасет его от наветов, от клеветы, от всего того, что именуют «общественным мнением», и создаст условия для спокойной работы в тишине кабинета, в которой только и могут быть разработаны разумные преобразовательные проекты.
О том, что реформатор должен находиться вне поля зрения общества, чтобы успешно действовать на поприще общественных преобразований, думал и сам Сперанский. Одной из главных причин своей неудачи при осуществлении реформ в 1810 году Михайло Михайлович считал то, что, выступая тогда в роли реформатора, он был слишком заметной фигурой в обществе. В «Отчете в делах 1810 года», представленном в феврале 1811 года Александру I, он просил императора отстранить его от должности государственного секретаря и управления финляндскими делами и сохранить за ним лишь один пост директора комиссии законов. Реформатор прямо высказывал государю, что только эта мера позволит успокоить общественное мнение и создаст «то счастливое положение», в котором можно будет все время и все силы отдавать работе над проектами преобразований.
Не получив во Втором отделении никакой официальной должности, Сперанский тем не менее стал главным двигателем всей деятельности этого государственного учреждения. В состав своих сотрудников он постарался включить наиболее опытных, образованных людей [3]: профессоров Царскосельского лицея А. П. Куницына, В. Е. Клокова, К. И. Арсеньева, М. Г. Плисова, выпускников лицея Д. Н. Замятина, М. А. Корфа, А. Д. Илличевского и др.
Среди работников отделения с самого начала его деятельности существовала редкая для государственных учреждений атмосфера доброжелательности. Любой, кто встречал в своей работе какие-либо затруднения, мог рассчитывать на немедленную и бескорыстную помощь своих сослуживцев. Всяческая полезная инициатива, даже если проявлялась она рядовым чиновником, выполнявшим черновую работу, только поощрялась. Подобная атмосфера установилась во Втором отделении во многом благодаря его управляющему. «Как сейчас перед собой вижу, — вспоминал позднее Г. Н. Александров, — прямую, не очень высокую, правильную фигуру Сперанского, его почти совсем обнаженную от волос голову, какой-то вообще задумчивый вид. Как теперь слышу его приветливые слова, всегда кроткие, положительные, показывающие невольно внимание и уважение к тому, с кем он говорил; обхождение самое деликатное, мягкое, вежливое со всеми, не исключая переписчиков; всегда на вы, никогда на ты. Никогда однакож не случалось видеть его смеющимся. Казалось, веселость ему не была к лицу».