Спешивший жить

Касьянов Владимир

4. Если не мы с тобой станем охранять друг друга и друг друга щадить - то пощады нам ждать неоткуда, право слово.

5. Дунечка не должна никогда слышать ничего из наших вполне возможных размолвок - иначе нас с тобой ждет судьба Ноздриной.

6. Если мы с тобой не будем верить друг другу, то тогда нельзя быть вместе. Недоверие по пустякам (пьянка с друзьями, заход в ВТО, загул вместе с Туренком в бане) подрывает основы основ и расшатывает веру друг в друга.

7. Если ты думаешь, что я во всем верю тебе в аспекте верности - кровать, подъезд, курорт и т. д., то ты глубоко ошибаешься: я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.

Но унижать тебя скандалом неверия - я считаю сугубо обидным для меня самого и для тебя, любимая моя.

8. Сейчас, чтобы выкупить дачу, я должен быть как лошадь: мое спокойствие в работе зависит только от тебя одной - ты должна спасать меня и от всех и от меня самого.

9. Давай верить только друг другу, малыш, - и мы с тобой будем самыми счастливыми людьми. Я без тебя не могу жить, просто никак не могу. Но не вынуждай меня лгать тебе по пустякам, если я, без предварительного звонка к тебе, зашел куда-то пожрать или попить. Нет никого счастливее мужчины, которому верят и который знает это: он незыблем и непоколебим. Подо всем этим могу расписаться кровью.

Обожаю тебя и страшно люблю и никого не хочу, кроме тебя, тегулепочка моя бесценная и нежная...".

***

Начало 1970-х

"Тегочка, любовь моя!

Может быть, от того, что я чувствую себя больным и виден мне далекий мой кончик, и хотя я верю в свой метемпсихоз, но вы-то у меня вне метемпсихоза, и за вас, и за тебя я все время ужасно тревожусь, и оттого любовь моя к тебе так неприкаянна и тревожна. Ты, верно, вправе искать другую любовь - ту, которая бы точно отвечала твоим схемам и видениям, но, видимо, это невозможно, оттого что каждый из нас двоих мучительно и прекрасно и трагично проник друг в друга. Диффузия любви - химия и физика, будь они неладны, объясняют тем не менее нас с тобой для меня точнее "Любовных связей" и "Декамерона" и "Графа Нулина". Диффузия любви - это очень точно, хотя и не выстрадано, а сразу увидено мною, когда я, выпив немного коньяку, в тоске стал писать тебе эту письменцию. А еще я прочитал стихи Межирова в старом "Октябре", за 1956 год. Он писал там:

Я по утрам ищу твои следы, Неяркую помаду на окурке, От мандарина сморщенные шкурки И полглотка недопитой воды. И страшно мне, что я тебя забуду, Что вспоминать не буду никогда, Твои следы видны везде и всюду, И только нет в душе моей следа... И как мне стало нежно потому, что после самых наших мерзких и никчемных ссор, остававшись один на один с собою, я вспоминаю не то гадкое, с чем мы, порой, расстаемся, или, еще хуже, встречаемся, а с памятью о тебе, которая всегда во мне, во всей моей шальной и - наверное - ужасно непутевой жизни. Но ты - моя баррикада и молитва, и спасение, потому что, подобно диффузии, исчерпывающе страшно и точно понятие "эталон". Всякое понятие, рожденное революцией техники, особо точно в сфере интеллектуальной, а еще более точно в нашей сфере любви. "В сфере любви" - это, конечно, ужасно, но наверняка очень точно.

Тегочка, наверное, я виноват в том, что меня таким создал Бог, и, наверное, я не смею требовать, чтобы ты была иной, чем Господь тебя создал. Но если мужчиной не нужно становиться: жизнь сама подведет тебя к этому, то Женщиной стать должно, ибо женственность - прежде всего милосердие. Мужеству нельзя выучить - к нему подводит безжалостная система жизни, а милосердию учат - в обстановке войны особенно - за три месяца. Я не прошу о многом. Страх - явление распространенное и типическое, он гнетет и калечит, и я не очень-то боюсь страха. Но я боюсь твоей слепой казачьей ярости, я боюсь, что ты теряешь себя во мне, и не остается в тебе моих следов, когда я понимаю или смутно чувствую, что боюсь тебя: боюсь по-глупому и мстительно и сладостно - и когда сижу с друзьями в кабаке, и когда сижу, беседуя, с женщиной, и совсем не хочу ее, зная твое над всеми ними во мне превосходство, но - все равно боюсь, и боюсь прийти домой под утро,

не обзванивая тебя с предупреждением, что я задержался в Малом Совнаркоме или на проводах Макмиллана в Егупец: и это, Тега, ужасно. К концу пути нельзя не впасть, как в ересь, в мучительную простоту - это Пастернак. Мне не хочется ничего придумывать, да ты знаешь, к тому же, что я не умею врать. Стихи Евтушенко оттого длинны и чрезмерны, что он выговаривается - подминая комплекс молчания под себя. Ты знаешь, что я хочу, что я могу и что я умею. Ты знаешь и то, что и как я делаю.

Ты обязана, Тегочка, стать над тем в себе обычно бабьим, что разделяет нас, как Берлин. Ты должна быть стеной, на которую я могу безбоязненно опираться, но не стеной, к которой я обязан завороженно брести, подавленный ее изначально-могучим существованием. (Я отчего-то подумал, как ты легко, со свойственным тебе логизмом, можешь разбить каждую мою строчку, но я ведь пишу не думая, а моментально чувствуя то, что мелькает за полпорядка передо мною.)

Катечка! Есть в мире самые тяжелые проблемы. Это:

Человек Х и его взаимоотношения с ним же, с Х-ом.

Человек Х и его взаимоотношения с обществом.

Человек Х и его взаимоотношения с Любовью.

Эти проблемы страшнее и важнее всей суетности увлечений, помыслов и надежд. При этом Любовь человека Х должна скорбеть и думать только о тех двух противоречиях, которые упомянуты мною первыми. Все, что ниже, - я даже не включил в серьезную схему противоречивых раздумий. Я становлюсь на себя во имя вас и тебя. Стань чуть-чуть на себя во имя меня, которому не всегда так смешливо-весело-самоуверенно, как это кажется.

Я написал абракадабру. Прости меня за нее. Я тебя люблю".

***

1974 год

"Катя,

И все-таки, видимо, пришла пора подвести кое-какие итоги. Точнее говоря - сформулировать наши позиции, кои неизменны и постоянны - и у меня и у тебя.

1. Люди мы по характерам совершенно разные, точнее - диаметрально противоположные друг другу. Во всем. Или почти во всем.

2. Такого рода союз разностей возможен в тех случаях, если:

а. Он любит ее так, что готов отречься от своего "я".

б. Она любит его так, что готова отречься от своего "я".

в. Он любит ее, и принимает ее "я" таким, каково оно есть.

г. То же - она.

д. Он, зная определенную сумму ее "я", которое его раздражает, обижает, унижает, страшит, - во имя карьеры или предстоящего наследства - идет на игру, стараясь не наступать "ей" на больные мозоли.

е. То же - она.

ж. Он так вышколен дисциплиной жизни, что закрывает глаза на все - только б дали спокойно существовать.

з. То же - она. (есть еще сотня вариантов допустимостей, но все это, конечно, ерунда: любовь и семейные отношения логике не подвластны).

3. Твоя ревность и твои бесконечные сцены всегда будут выглядеть гадко. Тебе больно это слышать? Мне также больно, чудовищно больно то, что ты не хочешь понять, как мне трудно. Вообще трудно. Я не знаю - что писать и как писать, поэтому я не могу сидеть на месте, мечусь, звоню, езжу, ищу для себя выход. Если бы ты любила меня, то есть если бы ты "настроилась" на меня, ты не могла бы не понять этого, ибо ты умная женщина. "Я" тебя во всей нашей структуре не интересую. Тебя интересует собственная персона - не оскорбили ли, сказав тебе что-то, посмотрев так-то, усмехнувшись на что-то. Тебе нужно, чтобы тебя все время "утверждали" со стороны: сама ты утверждаться - дисциплиной, разумом, ответственностью - не хочешь, ибо это трудно и утомительно, и, действительно, это заставляет человека все время быть в состоянии постоянного напряжения. Конечно же, плыть по течению и уповать на случай, на других, на рок и судьбу - всегда легче. Легче, если бы не наши дети.