Спин
Шрифт:
— К сожалению, на нашей планете «горизонтализирующие» факторы работают недостаточно эффективно. И мы семимильными шагами стремимся к самоудушению, к граничному состоянию.
— К граничному состоянию?
Еще одна кривая. Эта загогулина похожа на латинскую букву S курсивного шрифта с плоской макушкой. Над нею я нанес на график две прямые, параллельные горизонтальной оси; одна из них (обозначенная буквой А) намного выше кривой, другая (обозначенная буквой В) — пересекающая ее взлет.
— Ну, жду пояснений, — подбодрила меня ибу Ина.
— Эти
— Грандиозно…
— Однако не для нас. Наше положение куда хуже. Вид, не успевший стабилизироваться до достижения предела выживаемости, по всей вероятности, обречен.
Голод и эпидемии, технологические и экологические катастрофы, умирающая планета, истощенная цивилизацией идиотов.
— Прелестно. Значит, мы идиоты. Это вам Ван поведал?
— Ну, может быть, все и не так мрачно, но близко к этому. И для Земли, и для Марса. Мы уже принялись влезать в зону предела. И гипотетики вмешались как раз перед тем, как мы там увязли окончательно.
— Но почему они вмешались? Чего они от нас ожидают?
На этот вопрос у народа Вана ответа не оказалось. Как и у землян.
Хотя Джейсон Лоутон все же нашел кое-что вроде ответа.
Но я пока что не был готов об этом говорить.
Ина зевнула, и я стер свои пыльные графики с пола. Ина выключила лампу. Остались наши «ночники» — дежурные фонари ангара. Всеми наружными шумами повелевали какие-то монотонные набатные удары колокола.
— Бом, бом… — размеренно произнесла Ина, растянувшись на воняющем плесенью «матрасе» из сложенных коробок, и добавила, несколько изменив ритм и интонацию: — Тик-так. Я помню, как тикали старые механические часы, Тайлер, а вы?
— У нас были на кухне, у матери.
— У времени много лиц. Временем мы измеряем жизнь, месяцами и годами. Большое время стирает горы и создает звезды. А сколько случается между двумя ударами сердца! Трудно жить в таких разных масштабах времени, они разрывают тебя. Проще забыть, что ты жил в этих разных временах.
Клацанье громадного метронома снаружи продолжалось.
— Вы рассуждаете, как будто живете в четвертом возрасте, Ина.
В полумраке я различил, что она слегка улыбнулась:
— Полагаю, мне одной жизни достаточно.
Утром мы проснулись от нового звука. Громадная стальная гармошка ворот отъехала в сторону, в ангар ворвался дневной свет, а за ним и Джала, выкликающий наши имена.
Я выскочил из конторки кладовщика, кинулся вниз по гулкой железной лестнице. Джала уже одолел
Подбежав ближе, я выдохнул ее имя.
Она попыталась улыбнуться, но трудно улыбаться, когда челюсти крепко стиснуты. Лицо Дианы показалось мне совершенно белым, она прижимала к телу повыше бедра что-то вроде большого тампона. Одежда Дианы в пятнах живого красного цвета — кровь, с ужасом понял я.
Эйфория отчаяния
Через восемь месяцев после обращения Ван Нго Вена к Генеральной Ассамблее ООН криогенные инкубаторы «Перигелион фаундейшн» выдали первые промышленные объемы марсианских репликаторов. На космодроме Кеннеди и на базе Ванденберг готовили к запуску армаду ракет «Дельта-7». Примерно тогда Ван и загорелся желанием посетить Большой Каньон, а разжег его интерес старый номер «Arizona Highways», оставленный в его покоях каким-то биологом-энтузиастом.
Он продемонстрировал мне этот журнал чуть ли не на следующий день:
— Вы только посмотрите! — Ван чуть не дрожал от возбуждения, показывая мне иллюстрированную статью о воссоздании в первозданном виде «Тропы ясного ангела». Река Колорадо рассекает докембрийский песчаник. Турист из Дубаи трясется на муле вместо ожидаемого под ним верблюда. — Слыхали об этом чуде, Тайлер?
— О Большом Каньоне? Конечно. Мало кто о нем не наслышан.
— Потрясающе! Грандиозно!
— Ну, впечатляет, как говорят. Но ведь на Марсе и своих каньонов предостаточно, не так ли?
Он улыбнулся:
— Вы имеете в виду Гиблые Земли. У вас они называются на латыни Valles Marineris, открыли их с орбиты шестьдесят лет назад — или же, что то же самое, сто тысяч лет назад. Да, там есть похожие пейзажи. Но я там никогда не бывал. И теперь уж, конечно, вряд ли придется. Вместо этого я бы с удовольствием посетил Большой Каньон.
— За чем же дело стало? У нас свободная страна.
Ван поморгал, возможно, впервые услышав этот штамп, и кивнул:
— Непременно попрошу Джейсона устроить поездку туда. Поедете со мной?
— В Аризону?
— Да, да, в Аризону, в Большой Каньон! — Ван, конечно, в четвертом, но вел себя чуть ли не как десятилетний пацан. — Поедете?
— Ну, надо подумать.
Я все еще «думал», когда позвонил И-Ди.
Воцарение Ломакса превратило И-Ди Лоутона в политического невидимку. Его статус крупного промышленника остался незыблемым, устроенный им прием не отказывались посетить и крупные государственные шишки, но влияние на уровне кабинета министров, которым он располагал в президентство Гарланда, И-Ди безвозвратно утратил. Поговаривали, что он об этом переживает, что впал он в прострацию, психологически уже не тот, что, окопавшись в своей джорджтаунской резиденции, досаждает бывшим политическим соратникам нежелательными звонками… Все возможно, но ни Джейс, ни Диана о нем больше не слыхали, и я буквально остолбенел, когда, сняв с аппарата трубку, услышал его голос.