Список донжуанов

Полякова Татьяна Викторовна

– Извините, – точно опомнившись, сказал Андрей и поспешно удалился.

– Надо ехать, – вздохнул Олег.

– Кто такой Медведев? – проявила интерес Марья.

– Наш клиент.

– А мы? Ты же должен заниматься нами? При чем здесь какой-то Медведев?

– Пошли, – сказала я и потянула ее к двери.

– Симона, – робко сказал Олег, – а как же пистолет? Не могу же я…

Пришлось сунуть оружие опять в сумку.

Дома я все-таки засела за работу. Что делала Марья, не знаю, до тех самых пор, пока не зазвонил телефон и она не ворвалась в мою комнату с таким выражением на физиономии, которому очень бы подошел истошный вопль: «Горим!» или «Караул!» Выяснилось, что я была недалека

от истины.

– Звонил Олег, – заплетающимся языком сообщила она. – Его пытались убить.

– Он сам звонил?

– Да.

– Хорошо. Значит, ничего страшного. Где он?

– В больнице, просил срочно приехать.

Конечно, мы поехали. До больницы, где находился Олег, мы добрались в рекордные сроки. Возле палаты под номером тринадцать вертелся приземистый мужичок в тельняшке, кедах и потрепанной кепке. На ладони татуировка: якорь и какие-то буквы, из чего я заключила, что он моряк, в прошлом, разумеется.

– Красавицы, – расплылся он в глупейшей улыбке, – проходьте, болезный наш с нетерпением ожидает вас.

Болезный возлежал в одноместной палате, голова его была забинтована, левая рука на перевязи, вид он имел гордый и страдальческий одновременно. Морячок подтянул стул к кровати и устроился на нем с довольным видом.

– Симона, – простер ко мне здоровую руку Олег, точно просил милости, из чего я заключила, что меня ждут скверные новости. Так и оказалось. – Я отправился к Медведеву, – торопясь, заговорил Олег после того, как я пожала его руку, а он мою поцеловал. – Офис у него рядом с парком, там, где начинается Лебяжий пруд. На машине не проедешь, их оставляют возле парка, а к офису ведет аллея. И когда я возвращался, вдруг кто-то окликнул меня. Я остановился, и тут… меня ударили по голове, кажется, дубинкой, я пробовал защищаться, в результате мне повредили руку. Я лишился сознания, а когда очнулся… В общем, конверта в портфеле не было. Медведевские бумаги на месте, а конверт исчез. У меня сотрясение мозга, – добавил он с большой обидой.

– Оно у тебя было сразу после рождения, – разозлилась Марья, начисто забыв о христианском милосердии. – Зачем ты конверт с собой потащил? У тебя же сейф в кабинете.

– Я побоялся оставить его там, – поникнув головой, сообщил он. – Я не доверял Гридину. И вообще никому в нашей конторе.

– И правильно, – кивнул морячок. – Все адвокаты – жулики и кровопийцы. У меня сосед адвокат, уж сколько раз по-товарищески к нему обращался: «Сергеич, дай на бутылку», – ни-ни, только рожу воротит, а я его вот с таких лет знаю…

– Заглохни, дядя, – отмахнулась Марья, с неудовольствием глядя на Олега. Морячок сразу же замолчал, только пожал плечами.

– И что было дальше? – спросила я, скорее из вежливости, потому что об остальном уже догадывалась.

– Я лежал без сознания, – с обидой продолжил Олег, – и наверняка бы умер от потери крови, если бы не Виктор. – Морячок при этих словах выпятил грудь и гордо кивнул. – Он нашел меня.

– Точно. Иду я, значит, к парку… Я всегда в парк хожу в эту пору, там обычно днем студенты тусуются, пиво пьют и оставляют бутылки, а я такого непотребства не терплю, чтоб, значит, город загаживали, и бутылки эти собираю.

– Алкаш, – презрительно констатировала Марья.

– Не алкаш, а в меру пьющий. Имею право, между прочим.

– Ври дальше, – скривилась Марья.

Морячок вроде бы обиделся, но все-таки продолжил:

– Иду, значит, я и, решив сократить путь, двинул напрямую, чтоб на аллею выйти. Тихо так, и на душе благостно…

Я невольно нахмурилась: еще одной христианской души я просто не выдержу, но Виктор вновь вернулся к суровой действительности. Тут требуется кое-что пояснить. В северном районе нашего города, который по старинке зовется Слободой (когда-то там действительно была ткацкая слобода), располагался большой парк, разбитый в пятидесятых годах прошлого века. Задуман он был по принципу

московского и даже назывался так же: ВДНХ, с прибавлением «области». Название не прижилось. Парк с самого основания был прозван «полтинником» по неведомой причине. Старожилы утверждают, что были там павильоны, сады, гуляли образцово-показательные свиньи, крупный рогатый скот и гуси прямо-таки невиданных размеров, а также были выставлены на всеобщее обозрение изделия предприятий, которыми славна область. Впрочем, павильоны и сады благополучно дожили до сего времени, но еще лет тридцать назад все достижения куда-то испарились и павильонам нашли другое применение: в одном была библиотека, в другом – отдел милиции, в третьем – спортклуб. Парк официально назвали Парком культуры и отдыха, но горожане, должно быть, из духа противоречия окрестили его «выставкой», как раз тогда, когда он перестал быть ею. Потом пришли тяжелые времена, и парк захирел, вскоре все павильоны были распроданы частным фирмам. Самым шикарным, но и самым удаленным был как раз тот, что стоял у Лебяжьего пруда. Там и находился офис Медведева. То, что среди белого дня там пробили человеку голову, в принципе, не удивляло, парк – он и есть парк. С другой стороны, наряды милиции там дежурили постоянно. Это я к тому, как надлежало отнестись к словам Олега. Я подумала и решила: надлежало отнестись с доверием.

– Иду я, значит, – между тем продолжил морячок, – и вдруг слышу: жалобно кто-то стонет. Ну, я заглянул в кусты, хоть и опасался подвоха, но так как по характеру человеколюбив и не могу пройти мимо чужой беды… заглянул, а там вот он лежит, весь в крови и портфелишко к груди прижимает, а в кармане у него как зазвонит, я аж подпрыгнул. А он стонет еще жалостливее..

– Телефон? – не удержалась Марья.

– Нет, Олег ваш. Ну, я обрадовался, что он живой, с трупом только свяжись, себе дороже… – Тут мы все непроизвольно поморщились. – Вызвал «Скорую», дождался чин-чином и сюда его сопроводил. По дороге он, сердечный, очнулся и давай о портфеле волноваться, а когда увидел, что конверта нет, только что не плакал. Даже врачиха сказала: «Немедленно прекратите волноваться, а то я ни за что не отвечаю». Во как. Чего в конверте-то было? Я пытал, он молчит. Деньги небось?

– Фотографии, – ответила я.

– Шантажировать кого хотели?

– Что ты мелешь? – обиделась Марья. – И как тебе такое в голову пришло?

– Что ж мы, по-вашему, телик не смотрим? Уж если за фотографии по шарам дали, ясно, что фотографии не простые, а золотые. На что еще нужны? Когда такую компромать с собой возишь, непременно нужна охрана.

– Значит, фотографий у нас нет? – задала риторический вопрос Марья, твердея лицом. – Это порождение ехиднино постаралось. Больше некому. Только как он пронюхал? – озадачилась она.

– Гридин позвонил, – нахмурился Олег. – Донес дружку… хотя откуда Гридину знать…

– Он знал, – кивнула я покаянно. – Я сама и рассказала, что привезла тебе фотографии. Муж быстренько снарядился – и тебя по голове…

– Какой мерзавец, – покачал больной головой Олег. – А еще прикидывался, сочувствовал.

– Муж?

– Гридин. Сюда приезжал… А тогда это он мне названивал, за бумажки переживал.

– Иуда, – подсказала Марья. – Выходит, они с Серегой заодно.

– Кто бы сомневался, – презрительно фыркнул Олег, косясь на меня. – И Симону он обрабатывает с целью… Чего там, мерзавец.

Если он думал, что открывает мне глаза, то совершенно напрасно, я и до этого ничуть не сомневалась, что у Андрея есть интерес помимо больших чувств ко мне.

– Они становятся опасны, – продолжил Олег. – Два покушения на вас, слава богу неудачных, сегодня едва не убили меня… – Тут Олег поморщился и потрогал голову, а морячок выпятил грудь.

– Ты в милицию заявил? – спросила я.

– Гридин сразу же позвонил… лицемер. Уже приезжали, допрашивали.

– И про супостата сказал? – нахмурилась Марья.