Список Мадонны
Шрифт:
— На все Божья воля, не так ли? — Он продолжал выражать крушение своих надежд словами, сдерживая слезы: — Я думаю, на то была Божья воля, чтобы этот неуклюжий варвар оказался среди нас, всегда полупьяный и скачущий напропалую, не разбирая, кто и что перед ним. Собака. Человек. Все равно. Мне так хочется, чтобы этот ублюдок сгнил в аду. Если, конечно, на то Божья воля. — Он попытался рассмеяться, но снова лег на простыни. Голова кружилась, и не было сил.
Бриен сел на койку рядом с Мартином и вытер пот с его лица белой тряпкой. Несмотря на то что глаза смыкались от усталости, Мартин чувствовал присутствие Бриена и слышал то, что он говорил:
— Да, Мартин. Божья воля должна быть выполнена. Об этом знает любой добрый католик. Тем не менее жить и
Было все еще светло, послеполуденное солнце стояло низко над горизонтом. Двое мужчин лежали на дне двуколки, укрывшись за ее высокими бортами охапками неровно наваленного сена. Сидевший спереди этой неуклюжей повозки возница не старался погонять лениво шагавшую пару лошадей. Он часто оборачивался, чтобы поговорить с человеком, сидевшим позади него. Они оба были одеты в деревенскую домотканую одежду. Безмятежность их поездки не прерывалась ни встречными повозками, ни случайными попутчиками, они лишь изредка махали руками, приветствуя убиравших в полях пшеницу крестьян.
Солнце лишь успело нырнуть за покрытые травой холмы, как повозка подъехала к большому крестьянскому дому, за жердяной оградой которого, как часовые, стояли три больших дерева. Не доезжая пятидесяти метров до дома, человек, сидевший сзади возницы, достал из кармана белый платок и намеренно медленно вытер им лоб. В ответ впереди вверху, из окна мансарды, в темноте кто-то тоже помахал чем то белым. Возница, одобрительно бормоча что-то, направил двуколку к амбару, стоявшему сбоку дома. Двое мужчин, одетых в черное, с трудом вылезли из двуколки и стали отрясать свои волосы и одежду от сена. Правая рука одного из них была на перевязи, и он двигался так, словно испытывал боль. Возница вгляделся в темноту и подал сигнал остальным. Под прикрытием темноты четверо двинулись вместе к открытой задней двери дома. Коротышка, который управлял двуколкой, остался караулить снаружи. Вскоре наступила непроглядная тьма, и только мерцание и запах трубки выдавали его присутствие.
В кухне находился всего один человек. Он сидел за столом и ел хлеб. Когда вошел первый гость, он поднялся и поприветствовал его.
— Хорошо, что вы сегодня не задержались, Жозеф. Жена и дети вернутся раньше. Они у моего брата.
— Отлично, Луи, — сказал Жозеф-Нарсис, смахивая клок сена со своего плаща. — Все готово?
Луи Герин кивнул и сделал жест в сторону двух остальных мужчин, неловко стоявших у двери.
— Только двое? Да один еще и ранен. Куда такого?
Жозеф-Нарсис рассмеялся и добродушно похлопал крестьянина по плечу.
— Раненый — это мой брат Мартин. А второй — Жозеф Дукет. Он работает в конторе моего отца, но так и рвется в бой, горит ненавистью к британцам и любит родину.
Жозеф Дукет весь расцвел от такой похвалы. Его опасная дикая внешность, подмеченная Мартином в пути, стала напоминать восторженного щенка. Про себя Мартин поблагодарил Жозефа за то, что он равным образом не потратил свою патриотическую риторику на него.
Герин ворчливо поприветствовал их и пожал руку Дукету. Потом посмотрел на Мартина и его перевязанную правую руку. Мартин не двигался, пока крестьянин не повернулся к нему спиной, так ничего и не сказав. Жозеф-Нарсис взял его за руку.
— Подожди наверху, Мартин. Сначала мы закончим с Жозефом. Когда наступит твоя очередь, Луи поднимется за тобой. — Он кивнул головой Герину.
Преодолевая старую скрипучую лестницу за грузным крестьянином на спальный этаж, он боролся с желанием развернуться и убежать. Если бы он знал, куда бежать, то так бы и поступил.
Мартин сидел на одной из самодельных кроватей, подложив под подбородок здоровую левую руку. Он посмотрел на свою пульсирующую от боли правую и осторожно попытался подвигать под повязкой пальцами. Ничего не получилось. Только боль усилилась. Он был уверен, что рука не
Дверь открылась. Луи Герин жестом показал ему следовать за ним, и они оба спустились по лестнице в кухню. Там не было ни Дукета, ни Жозефа-Нарсиса.
— Крепко зажмурь глаза и держи их закрытыми, — сказал Герин.
Мартин повиновался. Дверь открылась, и его втолкнули в другую комнату так сильно, что он споткнулся. Он не успел еще ничего понять, как ему надели повязку на глаза, и сильная рука заставила его встать на колени. Он простоял на коленях несколько секунд, слыша вокруг себя какое-то движение. Но никаких других звуков не было. Затем тишину нарушил голос. Он показался знакомым, но Мартин не мог определить, кому он принадлежал.
— Ты, Мартин Гойетт, пришел дать священную клятву «Братьям-охотникам». Ты должен поклясться в следующем.
Тебе открываются тайные знаки нашего братства. Никогда не открывай их кому-либо и не говори о них с кем-либо, кроме других членов братства. Отныне ты будешь жить под знаком винтовки, пересеченной со штыком. С честью неси этот знак до самой смерти.
Голос продолжал монотонно звучать, побуждая Мартина повторять торжественную клятву. Произнося слова, Мартин обнаружил, что он более концентрируется на определении личности говорящего, нежели на строгих словах клятвы.
— Я клянусь в этом, понимая, что если нарушу эту клятву, то все мое имущество будет уничтожено, а горло перерезано.
Как только он произнес последнее слово, повязка с его глаз была сорвана. Мартин сощурился от внезапного света. С десяток пистолетов и ружей смотрели стволами прямо в его сердце, а глаза тех, в руках кого они находились, были неулыбчивыми и угрюмыми. У того, кто был к нему ближе всех, в руке был пистолет. Мартин заметил, что эта рука подрагивала. Рядом с ним стоял Анри Бриен.
Жара волнами плясала по мощенным булыжником улицам. Молодой монах поставил свою ношу на землю и торопливо вытер влажный от пота лоб. Он очень устал, но медлить было нельзя. Он долгие мили нес эту воду для своего любимого учителя. Холодную воду из источника высоко в горах, там, где не свирепствовала лихорадка. Он размял болевшие плечевые мышцы, прежде чем вновь взвалить на себя два бурдюка из козлиной шкуры, приятно холодившие его разгоряченную кожу. Впереди за дымкой можно было уже разглядеть низкие белые стены монастыря Святого Николая на Винограднике. Монах припустился рысью, плоские подошвы его сандалий на бегу шлепали по раскаленным камням. Он попал в монастырь через железные ворота и открыл дверь в кухню. Зайдя внутрь помещения, он наполнил холодной водой из одного бурдюка неглубокую глиняную чашу, которую осторожно понес по узкому темному коридору в одну из комнат северной половины дома. Появился пожилой монах и без слов принял чашу из протянутых рук, отвечая на мольбу в глазах молодого человека скорбным наклоном головы. Перед тем как закрыть за собой дверь, молодой монах краем глаза разглядел хрупкое белое тело, лежавшее на полу. Со слабым вскриком он опустился на колени и сквозь душившие его рыдания начал молиться.