Список моих грехов
Шрифт:
Но встретил он нас приветливо, по-отечески обняв Сашку, а та просто с визгом запрыгнула в его объятия, повиснув на шее.
— Ну, привет, егоза! Рад, что вырвалась к нам, хотя, признаться, и не ждали уже! — он с легкостью крутил в руках счастливо улыбающуюся девушку, сейчас выглядевшую таким ребенком!
— Дядя Велимир, я так соскучилась!
— Ну, полно, — басил мужчина, поглаживая кажущуюся такой маленькой, по сравнению с ним, девушку. Он, наконец, поставил ее на землю, — Больше года не
— С чего это? — обиженно нахмурилась Сашка, — Мама мне вообще ничего не запрещает!
— То-то и оно, — хмыкнул дядька многозначительно и перевел взгляд, на наблюдавшего за этой сценой меня. — Представишь нам своего друга? — его яркие, и совсем молодые глаза сканировали мою персону.
На губах была всё так же улыбка, но появилось что-то ещё. Так, наверное, отцы смотрят на кавалера дочери, которого она впервые представляет родителю. Но это ведь не наш случай, правда? Хотел назваться сам, но поймав быстрый предупреждающий взгляд Принцессы, молча ждал, пока дама сочтет нужным выдать версию, о том кто я, и кем ей прихожусь.
— Это мой друг Дан, — произносит она просто, — Мы вместе гоняем на байках!
Не врет почти, так, по верхам… Даже не знаю зачем ей это, но подыграть несложно.
— Данрод, — протягиваю руку хозяину. Его рукопожатие крепкое и сухое.
— А я, мил человек, Велимир, глава этой общины. Друзья моей названной дочери, всегда желанные гости в Замирье. Добро пожаловать на праздник, Данрод!
Названная дочь? Интересно, с чего бы, да и что это значит, в понимании этих людей?
Обозначил свою заботу о Принцессе? Возможно. Так я её обижать и не думал.
Но не моё дело, в общем-то. Хотя мужик интересный, бесспорно. Его спокойные движения были обманчиво расслаблены, чувствовалась за ними недюжинная сила и, возможно, военное прошлое.
Дядька не прост. Впрочем, странно было быть простачком, для того, кто не только держит в руках всю эту общину, но и отстаивает её интересы перед «Большой землей». Здоровенный, седовласый, с окладистой бородой доходившей ему почти до груди, и умным с хитринкой взглядом голубых глаз.
Среди аборигенов вообще оказалось много бородатых, что для меня казалось удивительным — средства от растительности на лице и прочих местах давно изобрели. Я, правда, тоже их не жалую, но не до такой же стапени? Наверное, дело в их желании быть ближе к природе, а значит естественными.
Темнело в этих широтах быстрее, чем в Любомирье.
— Ну, вот и ночь грядет, дети мои! — громко оповестил Велимир очевидное. А после отвесил поклон в сторону стариков, что чинно поднялись со своих мест. — Благословим, старицы и старче молодежь нашу на веселье новое! Праздник Семик пришел — Зеленые святки! Вознесем благодарность этому миру! Прощения попросим за то, что покой нарушили, да законы свои установили. Приняла нас земля чужая, родною
Ответом ему улыбки и одобрительный гул голосов. А Велимир вновь поворачивается к старикам.
— Любо дело, Велимирушка! — ответила самая старая из женщин, степенно поправляя толстые седые косы. — Дело молодое, да доброе! Предки порадуются, да земля плоды родить будет! — и поклонилась в пояс, за ней и остальные последовали. — А нам, да деткам малым, спать-почевать пора, да сны рассматривать! Авось родичи навестят нынче, предупредят о чем, аль подскажут чего! Благо! — несется над толпою ее не по-старчески сильный голос.
— Благо! — подхватывают остальные.
Молодежь проводила поклонами старших, уводящих детей куда-то в сторону, видимо, по дороге в поселение.
А потом вспыхивают костры и над озером разносится многоголосое пение. И музыка. Ритмичная и пронзительная, быстро захватывающая в какой-то немыслимо чарующий мир звуков и утягивающая в это древнее, почти первобытное безумие.
Закрутилось всё. Странно, словно с два десятка веков мир отмотал и выбросил нас в прошлом. Для чего? Может, чтоб смогли сравнить? И может даже что-то понять…
Тени у костров кружат. «Хороводы!» — подсказывает мне моя проводница, подливая их глиняного жбана в кружку.
А еда на столах оказывается и вправду вкусной, как и медовуха Велимирова сладкая да хмельная. Почти как губы одной смеющейся беззаботно девушки, на которую хочется смотреть не отрываясь.
Её глаза сияют, словно два алмаза. Кто-то из местных надел Александре на медовые волосы венок из весенних цветов и листьев, превращая Сашку из принцессы в царицу-весну.
Хороша, чертовка, не отпускает, словно магнитом манит…
Она подпевает девушкам слаженно, певуче, пусть слова древнего напева я бы даже не выговорил.
И голос у нее оказывается такой бархатный, словно гладит кто-то перышком изнутри от его звучания.
А и густо-густо на березе листьё,
Ой ли, ой люли, на березе листьё!
Гуще нету того во ржи, пшеницы,
Ой ли, ой люли, во ржи, пшеницы!
Господа бояре, мужики крестьяне!
Ой ли, ой люли, мужики крестьяне!
Не могу стояти, колоса держати,
Ой ли, ой люли, колоса держати!
Буен колос клонит, буен колос клонит,
Ой ли, ой люли, буен колос клонит!
Костры пылают всё ярче. Какой-то парень протягивает к Сашке руку, приглашая в круг.