Список нежных жертв
Шрифт:
Зря не оглядывались. Если б оглянулись, то увидели бы, как в двадцати метрах от них с земли поднялась тень. Если б оглянулись, когда миновали пустырь и с громким хохотом ступили на тротуар, увидели бы все ту же тень, следовавшую за ними. Если б каждая из них оглянулась, когда расстались и побежали разными дорогами, то заметили бы, что тень последовала за Аленой. И если б Алена оглянулась в последний момент, когда заходила в подъезд своего дома, то увидела бы тень недалеко.
Он остановился у детской площадки, всего в пятнадцати шагах от подъезда, но не вошел вслед за Аленой.
К понедельнику погода установилась
К сожалению, не так-то это просто – сказать себе: катись все к черту, я начинаю новую жизнь! Может, и есть такие, кто легко относится к изменам, только не Оленька. Отправиться на поиски квартиры ей мешала депрессия. Правда, на работе ее состояние почти не отличалось от обычного. Разве что Оленька стала внешне более сдержанной. А внутренне она была натянута, как струна. По ее лицу трудно было определить, насколько ей плохо, а переживала она очень сильно. Общения с сотрудниками на работе она избегала, но делала это тактично, ссылаясь на неотложное дело. Она заметила, что окружающим людям безумно интересно наблюдать за ней, они ждали выпадов против Витальки, какого-нибудь эксцентричного поступка. Хотя что может быть эксцентричней выставки нижнего белья и одежды соперницы на заборе? Оленька разочаровала коллег именно тем, что выпадов не делала. Виталька не пытался заговорить, давал жене время одуматься. Да, именно одуматься. Жанна передала его слова Оленьке, которая выслушала их с каменным выражением, будто к ней ультиматум мужа не относится.
Но наступил понедельник, следовало что-то придумать с жильем, иначе Оленька попадет в категорию бомжей. Просить Жанну выделить угол еще на пару дней она не стала. Если честно, ей хотелось убраться из гостеприимного дома как можно скорей, потому что была невыносима жалость и со стороны Жанны, и со стороны ее мужа. Они не давали забыть предательство Витальки даже тогда, когда молчали. Во время молчаливых пауз их лица все равно несли печать свершившейся драмы. Точно подмечено: в доме повешенного о веревке не говорят... но о ней постоянно думают. Трагические лица, а также сочувствие в глазах и натужное молчание – от всего этого сбежишь хоть на Луну. А Оленьке как раз было необходимо не вспоминать. От сознания, что внесла дискомфорт в жизнь друзей, она чувствовала себя виноватой, а переживания, которые со щепетильной стыдливостью загоняла глубоко внутрь, ждали одиночества.
Утром в понедельник она собрала вещи и приехала на работу. Первым делом попросила аудиенции у завотделением. Человек он вполне нормальный, без амбиций и заносчивости. Он принял ее безотлагательно. Оленька подумала, что пикантная история с вареньем на голове мужа и трусиками на заборе долетела и до него, в противном случае он бы назначил встречу на конец рабочего дня, ведь медсестра – не врач, проблемы которого безотлагательны. Оленька вошла в скромно обставленный кабинет, села на стул и опустила глаза, не зная, с чего начать.
– Ну-с, милая, – скрестил ее шеф пальцы и положил на стол жилистые руки. Глаза его обдали девушку холодком. – В чем проблема? Хотя не говори, я все знаю. Если ты пришла просить наказать Виталия Андреевича административно, то вынужден огорчить тебя. Шашни на рабочем месте – это, конечно, преступление, но ненаказуемое. Такой статьи не предусмотрено ни в законе, ни в нашем уставе. Вот если б в это время, когда он... хм... кто-нибудь пострадал из больных, тогда... да. А так – нет.
–
Наступила пауза. Со всей очевидностью стало ясно, что завотделением не ожидал подобной просьбы. Зная женщин, поскольку прожил на свете аж шестьдесят семь лет, он ждал жалоб со стонами, слез вперемежку со злобой, но не невинной просьбы позволить ночевать в больнице.
– Детка, – обратился он к Оленьке по-отечески тепло, – ты ушла от него?
– А вы бы остались? – без эмоций спросила она.
– Мда... – произнес завотделением, откинувшись на спинку стула и постукивая по столу костяшками пальцев. Его «мда» означало большую озадаченность. – Выходит, жить тебе негде. А ты знаешь, сколько придется платить за квартиру? Это очень дорого.
– Но я жила на квартире после медицинского колледжа, – мягко возразила Оленька. – Я же не ищу отдельную, со всеми удобствами, мне сойдет и с хозяйкой, и пусть даже удобства будут во дворе. Квартира с хозяйкой стоит намного меньше, а я уживчивая.
Завотделением замер, с минуту буравил Оленьку умными глазами. Ему понравилось, что она не становилась в позу жертвы, избегала говорить об измене мужа. Она с честью приняла удар, следовательно, девочка достойна уважения.
– Можешь жить, – разрешил он. – Кстати, я подумаю, чем тебе помочь. Что, если побольше загрузить тебя? Еще полставки возьмешь, справишься?
Оленька заверила, что справится, поблагодарила шефа и покинула кабинет, чуть ли не взлетая к потолку от радости. Спиной она чувствовала, как все с удивлением глядят ей вслед. «Не дождетесь увидеть меня поверженной!» – думала она, приступая к работе.
В этот день Оленька действительно поразила всех. Казалось, история с мужем ее больше не волнует, она даже рада, что так вышло. Глупые, они не знают, что из всех проблем самая важная – крыша над головой. Когда эта самая крыша есть, остальные проблемы не кажутся столь страшными.
Правда, жизнь зависит даже не от количества проблем, а от качественного, так сказать, их состава. Проблемки ликвидируются достаточно скоро, а большие проблемы загоняют под стопудовый пресс. Такой проблемищей снабдила Оленьку реальная жизнь. Проблемищей с вытекающими отсюда особенностями. А особенности состояли в том, что общественное мнение вдруг кардинально изменилось – теперь сочувствие вызывала не она, а Виталька! Оленька вызывала у многих или открытое злорадство, или подчеркнутое равнодушие, или снисходительное внимание, если дело касалось работы. Это было похоже на бойкот!
Оленька не могла найти причину столь вопиющей несправедливости, но спросить напрямую: «А я в чем виновата?» – не решалась. Оставалось молча сносить обиды, доходя своим умом до сути. А суть, как она догадалась, состояла в том, что она в этом храме здоровья – никто. Ей непозволительно поступать в соответствии с личными моральными принципами, так как на это она не имеет права. Вот не имеет, и все! Никогда прежде девушке не приходилось сталкиваться с подобными проблемами, но даже Жанна стояла на позиции «непротивления», а отношение коллег назвала «солидарностью» с Виталиком. Никто не ожидал, что в Оленьке упрямства заложено выше крыши и что она там, где многие проявляют завидное смирение, восстанет.