Список Семи

Фрост Марк

Позади них послышалось какое-то движение.

— Что-нибудь нашел, а, Барри? — спросил, не оборачиваясь, Спаркс.

— Вам бы лучше взглянуть на это самому, сэр, — ответил Барри.

Покинув конюшню, они последовали за Барри. Пройдя несколько шагов по двору, Барри показал на особняк. Из высокой трубы струился дымок.

— Появился минут пять назад, — сказал Барри.

— Значит, в доме кто-то есть, — заметил Дойл.

— Очень хорошо, — бодро проговорил Спаркс. — Позвоним в дверь и объявим о своем прибытии.

— И вы полагаете, что это правильно, Джек? — ошеломленно спросил

Дойл.

— Весь этот путь мы проделали вовсе не для того, чтобы разочаровать хозяина дома, — как ни в чем не бывало произнес Спаркс.

— Но мы не знаем, кто находится внутри, Джек! — воскликнул Дойл.

— По-моему, есть только один способ выяснить это.

— Но все окна и двери забаррикадированы.

— Ну, для Барри это вовсе не преграда.

И Спаркс громко щелкнул пальцами. Приподняв, как обычно, шляпу, Барри бросился к дому, без особых усилий вскарабкался на стену, цепляясь, словно паук, за какие-то невидимые выступы, и буквально через минуту оказался на втором этаже. Вытащив из кармана небольшой ломик, он в мгновение ока открыл створки окна и, перевалившись через подоконник, исчез внутри дома.

С нарастающей тревогой Дойл нервно топтался на месте, пытаясь представить, что Барри мог увидеть в доме. Между тем Спаркс, не спуская глаз с двери, спокойно раскуривал трубку.

— Сейчас все станет ясно, — сказал он.

За дверью послышалось какое-то движение, по плиткам пола что-то заскрежетало, замок щелкнул, и входная дверь распахнулась. На пороге стоял целый и невредимый Барри, жестом приглашая их войти.

Столы и стулья, собранные по всему Топпингу, были беспорядочно навалены у входа, и теперь Барри сдвигал их обратно, предусмотрительно загораживая ими дверь. Огромный холл Топпинга был страшно замусорен; под ногами шелестели обрывки газет и еще каких-то бумаг. Тут же валялись осколки фамильного герба. Закупоренные окна не пропускали ни свежего воздуха, ни света, и от жуткой духоты у Дойла тут же разболелась голова. Двери в другие комнаты особняка были распахнуты, в них царил тот же хаос, что и в холле.

— Да, — в раздумье проговорил Спаркс. — Похоже, что праздничный обед отменяется.

— Там наверху какой-то мистер, — вежливо вмешался Барри, показывая рукой на лестницу, ведущую на второй этаж.

— И что он там делает? — встрепенулся Дойл.

— Мне показалось, вроде как чистит серебро, — ответил Барри.

Дойл со Спарксом недоуменно переглянулись.

— Барри, проверьте, пожалуйста, все внизу, — приказал Спаркс, взбегая по лестнице.

Не уточняя, Барри кинулся выполнять приказ. Дойл остался один.

— А мне что делать? — растерявшись, крикнул он вдогонку Спарксу.

— На вашем месте я бы не рискнул разгуливать по этим коридорам в одиночку, — ответил Спаркс. — За любым из этих углов может таиться все, что угодно.

И Дойл бросился вслед за Спарксом.

Они направились по коридору и, пройдя с десяток метров, увидели, что коридор расходится направо и налево. Все двери были закрыты; тусклый свет пробивался откуда-то снизу, и ощущение угрозы стало вполне осязаемым, заставив сердце Дойла бешено колотиться в груди. Пройдя несколько шагов налево, они снова завернули за угол и остановились

перёд белой, во всю ширину коридора, полосой. Нагнувшись, Спаркс осторожно дотронулся до нее пальцем, потом облизнул его и понюхал.

— Соль, — сказал он, стряхивая с ладони блестящие кристаллы.

— Соль? — с недоверием спросил Дойл.

Спаркс утвердительно кивнул. Перешагнув через полосу, они направились дальше. Все зеркала и картины были повернуты лицом к стене. У нового поворота коридора была снова рассыпана соль. Коридор уходил в мрачную глубину здания, насколько видел глаз. Но в самом дальнем конце пробивался свет и слышалось какое-то неопределенное движение. В комнате горела свеча. Подойдя поближе, они наконец увидели человека, о котором говорил Барри.

Тучный мужчина средних лет взгромоздился на сломанный стул с тремя ножками; было непонятно, как он вообще на нем сидит. Взгляд мужчины был устремлен в пространство, глаза ничего не выражали. На толстяке была ливрея дворецкого, лоснившаяся от грязи, нескольких пуговиц не хватало, а из-под камзола торчала когда-то белая рубашка. Чрезмерная полнота делала лицо мужчины расплывчатым и неопределенным; по шее ручьями струился пот, воротник рубашки, серый от грязи, весь промок.

Перед ним, в ящичке, аккуратными рядами лежало старинное столовое серебро, не меньше чем на сорок персон. В руках он держал тряпку, которой с ожесточением наводил блеск на большую соусницу, периодически споласкивая тряпку в тазике с водой. Мужчина сердито бормотал что-то, голос его был осипшим, с характерным бульканьем.

— На баранью ногу уйдет три часа… еще два часа на устричный пудинг; ножи тоже надо наточить, они совсем затупились… и не забыть бы про розетки и муку для шарлотки… ее испечем a la Parisienne… индюшку приготовим в соусе из мадеры…

Мужчина не заметил, как к нему подошли Спаркс и Дойл.

— Крокеты из молодой зайчатины… фрикандо из телятины… фаршированные рябчики…

— Здравствуйте, — негромко сказал Спаркс. Мужчина замер, но головы не поднял, будто голос ему послышался, и продолжал работу.

— Орехи для пирожков с голубями… трюфели в тесте и foie gras…

— Вот вам образец преданного слуги, — прошептал Спаркс на ухо Дойлу, а потом, повысив голос, повторил: — Эй, здравствуйте!

Мужчина вздрогнул и поднял голову, тупо уставившись на Спаркса. Он никак не мог сфокусировать внимание и поэтому часто мигал и щурился, словно их появление было событием, значение которого совершенно невозможно понять.

— Здравствуйте, — с улыбкой вновь повторил Спаркс.

Толстяк наконец понял, что обращаются именно к нему.

Он молча смотрел на них. Затем на глаза дворецкого навернулись слезы, и все его большое рыхлое тело затряслось от судорожных рыданий. Слезы неудержимым потоком брызнули из глаз и заструились по обвисшим щекам; мужчина даже не пытался вытереть их.

— Ну-ну, дружище, — успокаивающе заговорил Спаркс, бросив озабоченный взгляд на Дойла, — вам ведь уже лучше, правда?

При каждом новом приступе рыданий соусница в ослабевших руках дворецкого подпрыгивала. И не будь колченогий стул, на котором он сидел, таким низким, он непременно шлепнулся бы на пол.