Шрифт:
История из книги «Нагишом»
Когда учительница спросила, может ли она зайти к нам и поговорить с моей матерью, я восемь раз коснулся носом парты.
— Могу я рассматривать это как "да"? — спросила она.
Согласно ее подсчетам в тот день я 28 раз покидал свое место.
— Ты скачешь по классу как блоха. Стоит мне отвернуться на две минуты, и ты уже тут как тут: трешься языком об этот выключатель. Возможно, так принято у тебя дома, но здесь, в моем классе, мы не вскакиваем с мест и не облизываем выключатели, когда нам это заблагорассудится. Это выключатель мисс Честнат, и она хочет, чтобы он оставался сухим. А ты хотел бы, чтобы я пришла к тебе домой и принялась облизывать твои выключатели? Ну, хотел бы?
Я попытался представить себе эту картину, но меня отвлек мой ботинок. "Сними меня, — прошептал он, — и 3 раза хлопни себя по голове. Давай-давай, быстро,
— Ну, — Мисс Честнат приподняла свои тоненькие нарисованные брови, — я тебя спрашиваю. Хочешь ты или нет, чтобы я облизывала выключатели у тебя дома.
Я стянул с себя ботинок, притворившись, что изучаю рифленый рисунок каблука.
— Ты ведь собираешься стукнуть себя ботинком по голове, или я не права?
Вообще-то, не "стукнуть", а хлопнуть; однако как она догадалась, что я собираюсь сделать?
— У тебя весь лоб в отпечатках от каблуков, — сказала она в ответ на мой молчаливый вопрос. — Тебе не мешало бы хоть изредка заглядывать в зеркало. Ботинки — грязная штука. Мы носим их, чтобы защитить себя от грязи. Не очень-то полезно бить себя ботинками по голове, не так ли?
Я предположил, что и впрямь не очень.
— Ах, ты предполагаешь? Мы здесь не в угадайку играем. Я не предполагаю, что может быть опасно бегать по оживленной улице с бумажным пакетом на голове. Это не тот случай, когда надо строить догадки. Это факты, а не головоломки, — она уселась за свой стол и начала писать записку. — Мне хотелось бы поболтать с твоей мамой. Она ведь есть у тебя, а? Тебя же не звери воспитали? Она что слепая, твоя мать? Неужели она не видит, что ты вытворяешь, или ты приберегаешь свои ужимки эксклюзивно для любимой мисс Честнат? — Она протянула мне свернутую бумажку. — Можешь идти, но, будь так добр, по пути к двери избавь мой выключатель от очередного контакта с твоим кишащим микробами языком. У него и так был тяжелый день, да и у меня тоже.
Идти от школы до дома, который мы снимали, было недалеко, не более 637 шагов, и в удачный день мне удавалось преодолеть это расстояние всего за час, останавливаясь через каждые несколько футов, чтобы лизнуть почтовый ящик или потрогать листок или травинку, которые требовали моего внимания. Но если я вдруг забывал, сколько шагов я уже прошел, мне приходилось возвращаться к школе и начинать мой поход сначала. "Уже вернулся? — спрашивал меня дворник. — Так любишь школу, сынок?"
Как он ошибался! Больше всего на свете я мечтал оказаться дома, вот только добраться туда было для меня настоящей проблемой. Я мог потрогать телефонный столб на 314 шаге, а затем, через 50 шагов, засомневаться, в том ли месте я его коснулся. И нужно было вернуться и потрогать его еще раз. Порой я мог отвлечься всего на несколько секунд, и тогда меня начинали одолевать сомнения не только относительно телефонного столба, но и по поводу скульптуры на газоне на 219 шаге. И мне приходилось идти обратно и облизывать этот бетонный гриб еще раз, надеясь, что на этот раз его хозяйка не выскочит из своего дома и не заорет: "Убери свою рожу от моего мухоморчика!" Порой на улице мог идти дождь, или мне необходимо было побыстрей добраться до туалета, но в любом случае я был лишен возможности быстро добежать домой. Поход туда был долгим и сложным процессом, требующим исключительного внимания к деталям. Не то чтобы я испытывал удовольствие, прижимаясь носом к раскаленному капоту стоящей у обочины машины — нет, об удовольствии не было и речи. Человек обязан делать все эти неприятные, но необходимые вещи, так как нет ничего ужаснее тех страданий, которые испытываешь, не сделав их. Стоит пропустить этот почтовый ящик, и мой мозг уже не оставит меня в покое, постоянно напоминая о совершенном проступке. Я мог сидеть за обеденным столом, стараясь не задумываться об этом, но мысль возвращалась ко мне с завидным упорством. Не думай об этом. Но уже поздно, и я уже точно знаю, что мне делать. Сказав, что мне нужно в туалет, я выскочу из парадной двери, вернусь к почтовому ящику и не просто коснусь, а стукну его или даже пну беднягу ногой, чтобы показать, как же я его ненавижу. И вот что я действительно ненавидел, так это мой мозг. Я был уверен, в нем должен был быть выключатель, но будь я проклят, если я мог найти его.
Я не помню, чтобы все было так же плохо, когда мы жили на севере. Нашу семью перевели из Эндокотта, штат Нью-Йорк, в Рейли, Северная Каролина. Наш новый дом был еще не готов, и нам приходилось снимать строение, выдержанное в стиле, характерном для построек на сахарных плантациях. Вокруг него располагался лысый, без единого деревца дворик, а белые колонны на фасаде создавали ложное впечатление о богатстве его интерьера. Сразу за парадной дверью начинался темный узкий коридор, из которого можно было попасть в спальни, размер коих был немногим больше находившихся в них матрацев. Наша кухня была расположена на втором этаже рядом с гостиной, и в ее декоративное окно можно было наблюдать шлакоблочную стену, построенную для сдерживания потока грязи с находившейся по соседству свалки.
— Наш маленький адский уголок, — сказала моя мать, обмахиваясь куском шифера,
Будучи в абсолютно подавленном состоянии, я обнаружил себя на крыльце перед нашим домом, что означало, что первый этап утомительного путешествия к моей спальне был завершен. Подойдя к дому, я семь раз дотрагиваюсь до входной двери каждым локтем, причем при свидетелях сделать это гораздо труднее. "Почему бы тебе просто не дернуть за ручку? — обычно говорит моя сестра Лиза. — Кроме тебя все так делают, и, поверь мне, дверь, как правило, открывается". А в доме меня поджидала масса выключателей и дверных косяков, требовавших моего внимания. Я мог бы прямиком из коридора отправиться в свою спальню, но до этого я должен был совершить массу неотложных дел. Поцеловав 4-ю, 8-ю и 12-ю ступеньки на покрытой ковровой дорожкой лестнице, я вытер кошачью шерсть с губ и направился в кухню, где получил приказ погладить конфорки на газовой плите, прижаться носом к двери холодильника и выстроить в ряд кофеварку, тостер и миксер. После обхода гостиной подошло время встать на колени рядом с лестницей и, закрыв глаза, ткнуть кухонным ножом в сторону моей любимой розетки. Затем я должен буду облизать несколько лампочек и проверить вентили в ванной, и только потом смогу с чистой совестью войти в свою спальню, где аккуратно выровняю все предметы на тумбочке, оближу уголки металлического стола и, наконец, улягусь на постель, и начну перекатываться на ней с боку на бок и думать о том, какая же странная женщина эта мисс Честнат, моя учительница в третьем классе. Зачем ей приходить сюда и облизывать мои выключатели, если она никогда не облизывала свои? Может, она была пьяна?
В своей записке она справлялась, можно ли ей зайти к нам домой с тем, чтобы обсудить то, что она называла моими "особыми проблемами".
— Ты сегодня вставал со своего места, чтобы облизывать выключатели? — спросила моя мать. Она положила записку на стол и закурила.
— Один, может, два раза, — ответил я.
— Один — два раза каждые полчаса? Каждые 10 минут?
— Не знаю, — соврал я. — Я не считал.
— Зато твоя чертова учительница математики считала. Это ее работа — считать. Ты что думал, она не заметит?
— Заметит что? — Я никогда не переставал удивляться тому, что люди замечали мои действия. Так как они носили очень личный характер, я всегда полагал, что они должны быть абсолютно невидимыми. Когда же посторонние ловили меня за моими занятиями, я утверждал, что они ошибаются.
— В каком смысле "заметит что"? Не далее как сегодня мне позвонила дама, живущая вверх по улице, эта миссис Кинлинг, у которой близнецы. Она говорит, что поймала тебя у себя во дворе, когда ты, стоя на коленях, целовал ее вечернюю газету.
— Я ее не целовал. Я просто пытался прочесть один заголовок.
— И поэтому ты так низко наклонился? Может тебе пора купить более сильные очки?
— Пожалуй, пора, — сказал я.
— И я думаю эта мисс… — Мама развернула записку и посмотрела подпись, — эта мисс Честнат также ошибается? Ты это мне хочешь сказать? Может, она спутала тебя с каким-то другим мальчиком, который вскакивает из-за парты, чтобы облизать точилку для карандашей или потрогать плитку, или что ты там еще делаешь, когда она отворачивается?
— Очень может быть, — сказал я. — Она уже старенькая. У нее на руках пятна.
— Да? — спросила мама. — И как много?
Днем, когда мисс Честнат наконец прибыла к нам с визитом, я был у себя в спальне, перекатывался с боку на бок. В отличие от навязчивых подсчетов и прикосновений, перекатывание было не обязанностью, а добровольным и очень приятным занятием. Это было моим хобби, тем, чему я хотел бы посвятить все свое время. Главной целью этого занятия было не дать себе уснуть под его же убаюкивающим воздействием: причем, это была не промежуточная, а конечная и единственная цель. Постоянное движение освобождало мой мозг, позволяя мне осмысливать окружающее и фантазировать. А если работало радио, я мог запросто перекатываться до трех ночи, слушать хит-парады и с удивлением узнавать, что каждая песня, которую я слышу, написана обо мне. Иногда мне приходилось послушать одну и ту же песню 200 или даже 300 раз, но рано или поздно мне все же открывалась ее тайная сущность. Так как перекатывание было очень приятным и расслабляющим занятием, неудивительно, что ему что-то постоянно мешало, причем, как правило, это был мой собственный мозг, который не давал мне более 10 минут подряд наслаждаться абсолютным счастьем. С начальными аккордами моей любимой в данное время песни, я слышал шепот: Тебе не кажется, что ты сейчас должен пойти на второй этаж и убедиться, что в том маленьком керамическом горшочке действительно осталось 114 горошинок перца? И, эй, раз уж ты пойдешь туда, не захочешь ли ты заодно проверить утюг и убедиться, что он не подожжет детскую. Список требований будет расти с каждой секундой. Так, а что у нас с телевизионной антенной? Как ты думаешь, она все еще имеет форму идеальной буквы V? Или кто-то из твоих сестер уже согнул ее по-другому? И, знаешь, мне очень любопытно, плотно ли завинчена крышка на той майонезной банке? Пойдем-ка посмотрим, а?