Спогади. Кінець 1917 - грудень 1918
Шрифт:
Такрго энтузиазма я не ожидал. Меня эта встреча глубоко взволновала. Я не принадлежу к людям, легко теряющим самообладание, и не сентиментален, но вид плачущих от радости людей, эти взоры, обращенные ко мне, в котором хлеборобы видели будущего защитника от переносимых ими насилий, которым они подвергались в течение такого долгого времени, глубоко запали мне в душу, Я, никогда их не забуду.
Когда шум стих, я встал и сказал несколько слов. Что я сказал, дословно передать не могу{152}. Еще утром я знал, что. мне придется говорить, и подготовил речь, но я не ожидал, что провозглашение меня гетманом произойдет именно так, как это случилось на самом деле. Я почему-то думал, что настроение будет более деловито спокойное, что будет баллотировка, что прийдется выступить с программной
Наконец, кто-то крикнул: «Молебен, на Софиевскую площадь!» Бурные возгласы одобрения встретили это предложение. Решено было, что весь съезд немедленно пойдет на площадь, а я через полчаса подъеду туда на автомобиле.
У меня было свободных четверть часа, я поехал к себе на квартиру. Здесь я встретил Елену Николаевну Безак, которая трогательно меня благословила и дала мне кольцо от руки Варвары Великомученницы. Затем я поехал в Софиевский собор, где меня встретило духовенство.
Преосвященный Никодим благословил меня, а затем вместе с крестным ходом я вышел на площадь. Здесь отслужен был молебен{153}.
Это были минуты, которых забыть нельзя. Сколько светлых, чистых надежд, сколько желания работать! Преосвященный Никодим произнес прочувственную речь. Хор грянул: «Многи лета господину нашему, Гетману усей Украины», колокола св. Софии гудели вовсю. Я видимо был спокоен, но в душе переживал многое. По окончании молебствия, приветствуемый толпой, я поехал домой.
В это время мои отряды выступили и захватили учреждения, согласно выработанному уже порядку. В отличие от частей, находящихся на стороне Центральной Рады, у каждого моего сторонника была белая повязка на левом рукаве и малиновая на правом.
Сведения стекались у меня на квартире. Всем руководил Дашкевич-Горбацкий. Я в это время мало вмешивался. Оказывается, что немцы не препятствовали выходу сечевиков и последние заняли здание Рады. Тут произошло несколько стычек, причем три офицера у меня было убито{154}. В некоторых местах дело шло более миролюбию. Не в обиду будет сказано тем лицам, которые руководили этими действиями, я» находил, что Они были вялы.
Наступал вечер 29 апреля 1918 года, а еще далеко не все оказалось в наших руках. Немцы были официально нейтральными, но, как я слышал, эта нейтральность, конечно, была скорее в нашу пользу. Центральная Рада, заседавшая еще в то время, когда я был на площади, с подходом наших частей п. сечевиков разбежалась, так что почти никого не арестовали{155}. Некоторые второстепенные министерства были захвачены, но самых главных у нас еще не было. Вечером дело уже пошло лучше. Я был занят другими вопросами и не проследил все перипетии мелких стычек этого дня.
Помню, что вечером, часов в 8, пришел начальник сечевиков, Коновальцев{156}, и заявил, что хочет меня видеть: Я его принял. Он хотел знать, стою ли я за Украину. Я сказал: «Стою», и потребовал от него немедленного перехода на мою сторону, или же я его арестую. Он ответил, что должен переговорить с частью, лично же он ничего не имеет против того, чтобы служить гетману. Я его отпустил, по потом узнал, что люди его частью разбежались, частью же заперлись в казармах. В этот день и на следующий он больше не принимал участия в бою{157}.
У меня уже ни одной минуты не было свободной. Как я и ожидал, со всех сторон потяглись ко мне уже люди, пока нерешительно, но все же шли. Я всех принимал. Наступила ночь. За мною не было еще ни одного учреждения существенной важности. Между тем, немцы, как мне передавал Альвепслебеп, как-то начали смотреть на дело мрачно.
Они считали, что если я не буду в состоянии лично занять казенное здание (министерство какое-нибудь), если
Узнавши о взятии министерства внутренних дел, занимавшего бывший дом генерал-губернатора, я решил немедленно переехать туда. Помню, что переезд из дома Безаков на Институтскую |улицу] представлял довольно смешное зрелище. Я ехал в автомобиле, снабженный одеялом и подушкой (мои вещи где-то затерялись). В этот же автомобиль насела масса народу. Мы смеялись, находя, что торжественный въезд нового правительства не представляет величественного зрелища.
Через пять минут я входил бодрым, полным энергии и сил в дом, где провел восемь мучительных месяцев. Охраны у меня почти не было, человек 10–15, все остальные были высланы подкрепить действующие отряды. Я обошел залы и хотел лечь спать, но уже ко мне явились Демченко с Несколькими Другими членами Протофиса{160} с предложением принять составленный ими список министров. Я так устал, что, не рассмотрев бумагу, лег в какой-то комнате и заснул. Через час Зеленевский меня разбудил, докладывая, что местами наши отряды на Банковской улице оттеснены и что уже вблизи от дома нашего идет перестрелка, что оставаться опасно, так как нас могут захватить. Для охраны меня осталось всего пять человек. Я ни за что не хотел уйти из этого дома, считая, что это было бы признаком неудачи, и ответил Зеленевскому, что пусть он примет какие хочет меры, мне безразлично какие, но из дома я не уйду, и запрещаю меня будить. Я заснул.
Что там дальше происходило, я не знаю доподлинно. Припоминаю, что Василий Устимович собрал несколько офицеров и арестовал караул у банка, чем остановил попытки дальнейшего движения сторонников Рады. В других частях наши противники сдавались. Утром я встал часов в 9, оделся, вышел в столовую и не верил своим глазам!.. Был уже полный штат людей. Чайный стол прекрасно накрыт. Ко мне подошел полковник Богданович и доложил, что все готово, и не имею ли я приказаний по хозяйственной части. Оказывается, что за ночь все должности по гетманскому дому уже были распределены бывшими деятелями переворота, а начальнику штаба пришлось впоследствии лишь запросить меня, утверждаю ли я эти назначения. Залы были битком набиты народом всевозможных депутаций. Просители, журналисты, генералы и офицеры ждали моего появления.
Так начался первый день моего Гетманства
Многие упрекают наш первый совет министров в том, что он мало был деятелен, и в то время, когда нужно было крупными штрихами проводить в жизнь те реформы, которые намечены были, в моей Грамоте, все время как бы топтался на месте. Правые партии обвиняли правительство в том же, по обвинения их падали, главным образом, на министерство внутренних дел. Они находили, что Державная Варта (полиция) не создавалась в достаточном количестве, что на местах люди были слишком неудачно подобраны и т. д. Я сознаю, что и мною, и советом министров было сделано много ошибок. Я совершенно не пишу эти воспоминания для того, чтобы петь себе или правительству панегирики, но я решительно отвергаю неработоспособность совета министров в первые месяцы Гетманства. Необходимо вникнуть в те условия,? в которых мы тогда находились, чтобы понять настоящее положение вещей, как оно было.
В первый день моего Гетманства я спросил Вишневского, который до назначения министра внутренних дел, по моему приказанию, исполнял эти обязанности: «Александр Андреевич, как дела?». «Плохо, — пан Гетман.» — «Почему?» — «Да вот перед Вами здесь все министерство внутренних дел Украины». — «А где же само министерство?» tr. «Да в настоящем смысле слова его никогда и не было, а теперь служащие все разбежались, положительно никого нет. Нужно все создать с самого основания».