Спокойная ночь
Шрифт:
– Если честно – нет, – спокойно ответил священник, разливая кипяток по кружкам.
– То есть, вам безразлично, с кем иметь дело: честный это человек или вор?
Отец Петр вздохнул и задумчиво поболтал ложечкой в стакане с чаем.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Мол, нечистые деньги на святое дело брать нехорошо. Правильно?
– А разве не так?
– Все так. Но… во-первых, не пойман – не вор…
– Прекрасно! Если вор не пойман, то с ним, значит, можно за одним столом сидеть,
– …а во-вторых, – пропустив мимо ушей саркастическую тираду, продолжил отец Петр, – чистых денег, как и чистых людей, в природе не существует. Ты сам знаешь, как строился храм: врачам и учителям постоянно задерживали зарплату, а бизнес вообще закошмарили “добровольными пожертвованиями”. Что, скажи, было делать? Отказаться от помощи и остаться со старушками и малыми детьми в сыром подвале? Мы бы до сих пор оттуда не выбрались. А теперь все они здесь: и учителя, и врачи, и бизнесмены. А что говорят, знаешь? “Мы тоже храм строили”. Так-то.
– Абрамов – вор, – недовольно буркнул Антон, – и вам об этом известно.
Отец Петр вздохнул и посмотрел в окно: на церковном дворе у столов с самоварами и пирогами толпился народ.
– Видишь этих людей? О каждом из них я знаю много такого, от чего им самим сегодня ужасно стыдно.
– Абрамову не стыдно.
– Люди меняются, Антон.
– Но не всегда в лучшую сторону.
– Это так, – согласно покачал головой священник и улыбнулся. – Вот я, например, с каждым годом все хуже и хуже, и ничего не могу с этим поделать.
– Речь не о вас, батюшка, – поморщился Антон.
– Понимаю, понимаю, – нахмурился священник. – Но… я бы на твоем месте…
– Что бы вы сделали на моем месте?
– Ну, во-первых, не стал был шутить над мэром – это ничего не даст.
– А кто вам сказал, что я шутил над мэром? – голос у Антона дрогнул.
– А-а-а… разве не ты испортил предвыборный плакат?
Антон в упор смотрел на собеседника, ожидая ответа, а сердце у него стучало все сильнее.
– Ну… хорошо. Иван Захарович сам сказал. Видишь ли… Он попросил меня с тобой поговорить…
– “Иван Захарович”.... “Попросил”… – зло ухмыльнулся Антон. – Не ожидал от вас, батюшка… Мало того, что вы его грязные делишки авторитетом Церкви покрываете, вы еще и своих прихожан ему на съедение отдаете.
– Что ты такое говоришь! У меня и в мыслях не было… – растерянно пожал плечами священник.
– А за мать он тоже у вас попросил?
– Ты о чем?
– А вы разве не знаете?
– Нет.
– Ну, если и правда не знаете, спросите сами, за что ее с работы уволили.
– Как… уволили?
Искреннее удивление отобразилось на лице отца Петра, но для Антона разговор был уже закончен. Решительным шагом он пересек комнату,
Словно эхо от выстрела раздалось под каменными сводами колокольни и Антон осознал – прошлого больше нет. Там, в прошлом, осталась его наивная детская вера в Бога, в мудрость отца Петра и доброту окружающих людей. Лет десять ушло на то, чтобы туман рассеялся, и он, наконец, увидел голую правду жизни.
Оказывается, люди в церкви ничем не отличаются от неверующих. У них те же страсти, те же стремления, те же соблазны. Только все это прикрыто лицемерными разговорами о покаянии и любви, верой в чудесное свойство обрядов и “благотворительностью”. Неверующие честнее. Они хотя бы не лгут сами себе, не корчат из себя праведников и не читают моралей. Они творят зло и особо этого не скрывают. За них это делают такие, как отец Петр, готовые оправдать и простить самую гнусную гадость, самого отпетого злодея.
Спускаясь по гулким ступеням железной лестницы, он ощущал необыкновенную легкость в мыслях и чувствах. Будто тяжелая, непомерная ноша вдруг свалилась с его плеч, и он готов был взлететь выше деревьев, выше домов. Даже выше этой колокольни, где, словно паук в банке, сидит и плетет паутину лжи старик в рясе…
Внизу ему встретилась мать, – она держала в руках поднос с пирогами.
– Антон? Ты куда раздетый?
– Домой, мама, – с легкой улыбкой ответил он, натягивая куртку. – Если хочешь, оставайся. А я пойду.
– Ты поговорил с батюшкой?
– Да.
– И что?
– Ничего.
– Как, ничего?
– Так, ничего… Ничего нового он мне не сказал. Просто… показал проект гимназии и… крестильной. В общем… мне понравилось.
– И больше вы ни о чем не говорили?
– Нет, – соврал Антон.
Он не хотел, да и не мог объяснить матери своих чувств. А если бы и нашел подходящие слова, то наверняка причинил бы ей боль. Пусть все остается, как есть. В конце концов, люди не виноваты, что у них такие пастыри. Даже Иисус предупреждал: “Что они говорят, делайте, по делам же их не поступайте”.
– Я скоро приду, Антош, и мы вместе пообедаем, хорошо?
– Не торопись, мам. Хочу прогуляться по городу – праздник ведь.
– Шапку надень! – услышал он перед тем, как двери храма закрылись у него за спиной.
Остановившись на паперти, огляделся. К полудню одеяло облаков превратилось в тонкую перистую паутину, и уже не могло скрыть пронзительную синеву неба. В ярких лучах осеннего солнца город белел стенами зданий и поблескивал стеклами окон. На тонкой ледяной глади озера чернели редкие силуэты отчаянных любителей рыбной ловли. Воздух был свеж и прозрачен, и Антон, зажмурившись, вдохнул его полной грудью.