Спокойной ночи, Братислава
Шрифт:
– Я не… – Ванесса замерла, прижала к щеке крепкий наконечник молотка. – Я не… Боже, они все сейчас придут.
Она зажмурилась, опустилась на пол и схватилась руками за голову.
– Боже мой, зачем, зачем. Какая же ты дура. Пожалуйста…
Наверху послышалось движение. Кто-то спускался на грохот. Ванесса резко открыла глаза, хотела было подняться, убежать, убежать! Но остановилась и просто уставилась перед собой.
Стол стоял на том же
– Что происходит?
Мама крикнула еще с верхушки лестницы. Ванесса двинулась на ее голос, пытаясь не упасть.
– Нечего под утро за водой бегать. На весь дом гремишь, имей совесть. Иди наверх.
7
– Я думаю, мне нужно сходить к психологу. Я знаю одного, он напротив «Красного кардинала» принимает. Рома ходил к нему после похорон мамы. Я никому этого не говорила. Так что, ты понимаешь. Это секрет! – Ванесса подняла на Еву чуть влажные и строгие глаза. – Я с ума сошла, скажи?
Ева улыбнулась и выдохнула.
– Ты просто дурочка! – она встала, растормошила рукой челку и добавила: – Приснилось. Со всеми бывает. Тебе просто надо меньше нервничать и… Больше тусить!
Ева весело задвигала в такт песне из колонки.
– Чудо, что твоя мама разрешила нам! Университетская вечеринкааа! – она засмеялась, развернулась, вытащила из сумки помаду. – Последний штрих, и идем. Тебе нужно хорошенько…
Она наклонилась к зеркалу и сделала несколько движений бедрами.
– Хорошенько по-ту-сить! Ой, блин.
Ванесса смотрела на след от Евиной ладони на зеркале.
– Блин, прости! Я случано. Давай я…
Она не успела договорить. Ванесса молча выдвинула ящичек комода, достала малиновую помаду и нарисовала на зеркале яркий, жирный зигзаг.
8
– Я на кухню за водой, можно?
– Гостям можно все! – Ванесса зевнула и перевернулась на другой бок. – Только тихо.
Ева вошла в кухню. Набрала из тонкого крана-фильтра стакан воды. Султан лежал под стеклянным столом и тихо, глухо сопел. Ева подошла ближе, наклонилась к собаке.
– Красавчик, дрыхнешь?
В ответ Султан еще тише засопел и только повел носом. Ева улыбнулась и попыталась быстро подняться, но остановилась.
На расстоянии чуть меньше метра вдруг заиграли чуть размытые картинки. Ева открыла рот, сделала шаг назад и изо всех сил махнула руками влево.
– Что это, блин, такое?
Мама Ванессы, папа Ванессы. Кто-то еще. Колли. Ева снова изо всех сил замахала левой рукой, словно отмахивалась от воображаемых мошек и никак не могла попасть. Картинка остановилась. Стала четче и ярче.
Ева заморгала и замотала головой. Картинка исчезла.
– Что это было?
Вторая жизнь Немца
1
Мама моет вишню в раковине.
Уже чистая вишня мнется в тарелках с восточным узором у самых маминых локтей, остальная – ждет рамочкой на дне большой раковины. Воды сегодня теплой нет, и ее рукам почти больно.
Но мама не замечает. Она вся мягкая и спокойная, такая же, как ее сказочное имя Армине: перекладывает вишню в тарелки, напевает старую детскую колыбельную. Вишня в ее саду не растет, но она нашла на рынке самую сладкую. Само в этом уверен.
Он почти сидит на столе, как в детстве. Свет в окнах желто-белый, поздневесенний. Он раскрашивает шерсть рыжей Тыковки в золотистый, и кошка довольно моргает этому майскому солнцу. Справа от раковины – рай Армине: деревянные полки со всей цветной посудой. Слева – плита, крючки под старый чугун, кудрявые растения, фотография молодой хозяйки. Армине на выпускном вечере: три темноволосые подруги улыбаются фотографу. Цвета платьев не разглядеть, но видно, что на всех них похожие туго затянутые ремешки с пластиковой застежкой и все три – с пышными плотными юбками. А еще Армине-ест мороженое.
Под этой фотографией – крупный снимок троих детей: зажмурившийся Само, Аревик и Егине. Имена подписаны маминым круглым почерком в углу – и сразу понятно: сыну имя дал папа, младшим девочкам – Армине. Впрочем, с папиной фамилией Немец все имена звучали забавно.
Эта кухня солнечная всегда, даже в грозу. Жизнь здесь какая-то отдельная, почти волшебная, от сезона к сезону со своими запахами и мелодиями: солоновато-свежим летом с клубничным пирогом, мягким звуком взлетающего теста и его глухим «пух» о деревянный стол. Жужжащим и яблочным соком без косточек осенью, еще одним – но чуть более тихим – «пух» от рассыпающейся сахарной пудры над треугольником яблочного рулета с кардамоном. Зимой скрипит крышка банки, с кухни месяцами не исчезает запах брусничного джема и исчезает уже только весной: с пылинками специй, гороховым супом-пюре, первыми брызгами сладкой вишни.
Тыковка довольно храпит, устроившись у ног Само. Он тихо смеется ей, протирает о футболку тонкие стекла очков, поднимает голову и смотрит на маму. Армине удивительная и всегда казалась Само похожей на героиню из восточных сказок: темноволосую, высокую, с широкими плечами и такими глазами, что хотя бы за них точно в нее суждено было влюбляться самым богатым и знатным вельможам. Но мама была не совсем из сказки, поэтому она вышла замуж за папу Само, австрийца со звучным именем Карл Немец, бухгалтера в венской киностудии.