Спорт королев
Шрифт:
Как раз в это время отец и мама наконец приняли решение оставить Смита и начать свое дело. Долгие годы они обсуждали возможность иметь собственную конюшню, но неизвестность останавливала их. Не так-то просто для мужчины рискнуть всем семейным капиталом ради личной независимости, тем более если у него интересная и надежная работа. Насколько я помню, у этой работы был только один минус – она не очень хорошо оплачивалась. Наконец мама приняла решение и всерьез взялась за поиски подходящего дома, куда бы мы могли переехать. Она нашла в Имбруке идеальный, большой, удобный дом в викторианском
Мы переехали туда в начале 1938 года, и теперь для меня стало невозможным бросить отца и участвовать в скачках, даже если бы кто-нибудь и взял меня. Только теперь я начал работать по-настоящему, стараясь помочь отцу добиться успеха в его новом бизнесе. А прошлые десять лет казались всего лишь игрой.
По сравнению с хозяйством Смита в Холипорте конюшня в Имбруке была маленькой, но она тоже почти сразу же превратилась в процветающий бизнес. Краеугольным камнем и главной опорой предприятия стала мама. Она управляла большим домом, подбадривала всех нас, и ее здравый смысл служил гарантией благосостояния семьи.
С тех пор как я себя помню, мама всегда интересовалась антикварной мебелью, отчего мужская половина семьи испытывала одни неудобства.
– Дик, – кричала она, бывало, в окно, – иди помоги отцу с этим комодом.
Я приходил и находил отца, пытавшегося поднять огромный комод с десятком ящиков, который долгие месяцы мирно стоял в холле. После получасовых непомерных усилий нам наконец удавалось втащить его на второй этаж и поставить на новое место в соответствии с маминым планом. Пока мы вытирали пот и поглаживали натруженные мышцы, мама с разных позиций разглядывала комод.
– Нет, – наконец принимала она решение, – здесь он вообще не смотрится. Пожалуй, его лучше снова поставить в холл.
Такие перестановки случались довольно часто, отец, брат, дяди и я постепенно стали специалистами по перетаскиванию мебели.
У мамы было хобби – участие в аукционах по распродаже имущества отдаленных заброшенных ферм. Она даже выдвинула теорию, что сокровища надо искать там, где люди жили столетиями, и что фермеры, владеющие ими, не понимают их ценности. У нее был глаз, как у опытного антиквара, и время от времени, приезжая в гости к родителям, я находил маму, любовно разглядывавшую какое-то раскрашенное чудовище, которое я бы без сомнений бросил в огонь.
– Восемнадцатый век, – удовлетворенно говорила она. Или: – Под этой краской красное дерево. – Краска с чудовища соскабливалась, и оно превращалось в изящный стул, или стол, или полку. Мама, наверно, могла бы рассказать о каждом предмете, найденном ею, столько же, сколько отец о лошади. Она часто показывала мне, как новые ножки или спинка, которые пришлось заменить, вернули, к примеру, стулу первоначальный вид. Мама любила повторять, мол, и у лошади, и у стула должны быть красиво очерченные ноги, чтобы человеку приятно было на них сидеть.
Размеры и количество комнат в новом доме приводили маму в восторг и вдохновляли на постоянный поиск сокровищ, которыми она постепенно заполнила и первый и второй этаж. Ее способность чувствовать красоту старинных
Мы так быстро и комфортабельно устроились в Имбруке, что меньше чем через год я снова начал мечтать о скачках. Конечно, я не мог оставить отца одного и постоянно участвовать в стипль-чезах, но время от времени мог ездить на другой вид скачек, «пойнт-ту-пойнтс». Трудность заключалась в том, что лошади недавно поселились в нашей конюшне и не прошли хорошей тренировки, они еще не созрели для скачек, даже если бы отец согласился рискнуть их драгоценными шеями ради моего удовольствия. Оставалась только одна надежда: кто-нибудь из друзей пригласит меня поработать на скачках с его лошадью, но, естественно, владельцы приглашали не меня, а жокея, который уже работал для них раньше.
К моей великой радости, осенью 1938 года известный торговец скаковыми лошадьми Оливер Диксон, друг семьи, попросил меня следующей весной поработать для него в скачках «пойнт-ту-пойнтс». Всю зиму я ездил на тренировки с его лошадьми, но, когда подошло время первой «пойнт-ту-пойнтс», Оливер Диксон умер.
Глубоко разочарованный, опять я смотрел на скачки всего лишь как зритель, меня так мучили зависть и желание участвовать самому, что я даже не получат удовольствия, наблюдая за прекрасными лошадьми и отличными жокеями.
Потом началась война. И по мере того, как нарастали военные действия, приходили в упадок охота и скачки, на следующий год вообще отменили «пойнт-ту-пойнтс». Начал сокращаться и бизнес отца, при таком неопределенном будущем редко кто покупал лошадей, и с каждым месяцем дома для меня становилось все меньше и меньше работы.
В начале 1940 года я сказал отцу и маме, что собираюсь поступить в кавалерию. Поехал на мобилизационный пункт и с большим разочарованием обнаружил, что кавалерия во мне не нуждается. Я-то предполагал, что, вступив в кавалерию, буду ждать, пока подойдет очередь призыва моей возрастной группы, и надеяться на удачу.
Отвергнутым вернувшись домой, я написал в Эдинбург друзьям, служившим в шотландской гвардии, и попросил их помощи. Несколько дней спустя я снова явился на мобилизационный пункт с рекомендательными письмами и требованием отправить меня с первым же поездом в Эдинбург на казенный счет и при полной экипировке.
Мои рекомендательные письма не произвели на офицера, проводившего мобилизацию, никакого впечатления, он был агрессивно настроен и предложил мне записаться помощником повара в пехоту. Я отверг его предложение и по холодному взгляду, которым он окинул меня, понял, что, пока он там сидит, мне не попасть в Эдинбург. Я вышел на улицу, ничего не добившись, и стоял на ступеньках, бездумно глядя на бледное солнце ранней весны, потом импульсивно снова вошел и сделал третью попытку. Я выбрал другого офицера за другим столом, но с таким же скучающим недружелюбным взглядом.