Способный ученик
Шрифт:
Калоша Эд беседовал с дедушкой Тодда минут пятнадцать, а то и двадцать, и, кажется, ни разу за все это время старик не назвал своего внука по имени.
Через пятнадцать минут после конца занятий Тодд, бросив велосипед у дома, одним махом взбежал по ступенькам знакомого крыльца. Он отпер дверь своим ключом и сразу направился в залитую солнцем кухню. Лицо Тодда как будто тоже озарял свет надежды, но свет этот пробивался сквозь мрак отчаяния. Он остановился на пороге, с трудом переводя дыхание, в горле ком, живот свело... а Дюссандер — этот как ни в чем не бывало раскачивался в своем кресле,
— Ну? — наконец выдавил из себя Тодд.
Дюссандер не спешил удовлетворить его любопытство, и эти секунды казались Тодду вечностью. Но вот старик поставил кружку и сказал:
— Этот болван всему поверил.
У Тодда вырвался вздох облегчения. А Дюссандер уже продолжал:
— Он предложил, чтобы твои родители походили на консультации в службу доверия. Он, собственно, настаивал на этом.
— Ну, знаете!.. А вы... вы что... что вы ему?
— Все решали секунды, — сказал Дюссандер. — Но я вроде той девочки из сказки, которая, чем серьезней момент, тем смелее на выдумки. Я пообещал вашему Фрэнчу, что, если в мае ты получишь хоть одну завальную карточку, твои родители непременно воспользуются его предложением.
Кровь отхлынула от лица Тодда.
— Да вы что! — вырвалось у него. — Да я уже схватил две пары по алгебре и одну по истории! — У него выступил пот на лбу. — Сегодня писали контрольную по французскому... тоже будет пара, и думать нечего. Весь урок думал, как вы там с Калошей Эдом... обработаете его, не обработаете... Обработали, называется! — воскликнул он горько. — Ни одной завальной карточки! Да я нахватаю их штук пять или шесть!
— Это максимум, что я мог сделать, не вызвав подозрений, — заметил Дюссандер. — Ваш Фрэнч хоть и болван, но свое возьмет. Если ты не возьмешь свое.
— Чего-чего? — Тодд, с перекошенным от злобы лицом, готов был наброситься на старика.
— Будешь работать. Эти четыре недели ты будешь работать как зверь. В понедельник ты пойдешь ко всем учителям и извинишься за наплевательское отношение к их предметам. А еще...
— Это не поможет, — перебил его Тодд. — Вы не врубились. По природоведению и истории они ушли, считай, недель на пять. По алгебре — вообще на десять.
— И тем не менее. — Дюссандер подлил себе виски.
— Смотрите, какой умник выискался! — заорал на него Тодд. — Нашли кому приказывать. Не то времечко, понятно?! — Он вдруг перешел на издевательский шепот. — Самое страшное оружие теперь у вас — морилка для крыс... вы, дерьмо засохшее, сморчок вонючий!
— Вот что я тебе скажу, сопляк, — тихо произнес Дюссандер.
Тодд дернулся ему навстречу.
— До сегодняшнего дня, — продолжал тот, отчеканивая каждое слово, — у тебя еще была возможность, весьма призрачная возможность выдать меня, а самому остаться чистым. Хотя при таких нервишках вряд ли бы ты справился с этой задачей, но допустим. Теоретически это было возможно. Но сейчас все изменилось. Сегодня я выступил в роли твоего дедушки, некоего Виктора Боудена. Любому человеку понятно, что это было сделано — как в подобных случаях выражаются? — с твоего попущения. Если сейчас все выплывет наружу, тебе не отмыться. Крыть будет нечем. Сегодня я постарался
— Моя бы воля...
— Твоя воля?!— загремел Дюссандер. — Кому есть дело до твоей воли! Плюнуть и растереть! От тебя требуется одно: осознать, в каком положении мы оказались!
— Я осознаю, — пробормотал Тодд, до боли сжимая кулаки; он не привык, чтобы на него кричали. Когда он их разожмет, на ладонях останутся кровавые лунки. Могло быть и хуже, если бы в последние месяцы он постоянно не грыз ногти.
— Вот и отлично. Тогда ты перед всеми извинишься и будешь заниматься. Каждую свободную минуту. На переменах. В обед. После школы. В выходные. Будешь приходить сюда и заниматься.
— Только не сюда, — живо отозвался Тодд. — Дома.
— Нет. Дома ты витаешь в облаках. Здесь, если понадобится, я буду стоять над тобой и контролировать каждый твой шаг. Задавать вопросы. Проверять домашние задания. Тогда я смогу соблюсти собственный интерес.
— Вы не заставите меня насильно приходить сюда.
Дюссандер отхлебнул из кружки.
— Тут ты прав. Тогда все пойдет по-старому. Ты завалишь экзамены. Я должен буду выполнять свое обещание. Поскольку я его не выполню, Калоша Эд позвонит твоим родителям. Выяснится, по чьей просьбе добрейший мистер Денкер выступил в роли самозваного дедушки. Выяснится про переправленные в табеле оценки. Выяснится...
— Хватит! Я буду приходить.
— Ты уже пришел. Начни с алгебры.
— А вот это видали! Сегодня только пятница!
— Отныне ты занимаешься каждый день, — невозмутимо возразил Дюссандер. — Начни с алгебры.
Тодд встретился с ним взглядом на одну секунду — в следующую секунду он уже перебирал в своем ранце учебники,— но Дюссандер успел понять этот взгляд, в нем без труда читалось убийство. Не в переносном смысле — в прямом. Сколько лет прошло с тех пор, как он видел подобный взгляд — тяжелый, полный ненависти, словно бы взвешивающий все «за» и «против», — но такое не забывается. Вероятно, подобный взгляд был у него самого в тот день, когда перед ним так беззащитно смуглела полоска цыплячьей шеи Тодда... Жаль, не было под рукой зеркала.
Да, я должен блюсти собственный интерес, повторил он про себя, сам удивляясь этой мысли. Его неприятности ударят прежде всего по мне.
— Итак, — сказал Дюссандер при виде Тодда, наливая в пивную кружку любимый свой напиток, — задержанный освобожден из-под стражи. С каким напутствием? — Старик был в халате и шерстяных носках. В них можно запросто поскользнуться, подумал Тодд. Он перевел взгляд на бутылку — Дюссандер хорошо поработал, содержимого оставалось на три пальца.
— Ни одной пары, ни одной завальной карточки, — отчитался Тодд. — Если продолжать в том же духе, к концу четверти будут сплошные пятерки и четверки.
— Продолжим, продолжим. За этим я как-нибудь прослежу. — Он вылил залпом и снова налил. — Надо бы это дело отметить. — Язык у него слегка заплетался; другой бы не заметил, но Тодду сразу было понятно, что старый пьянчужка здорово перебрал. Значит, сегодня. Сегодня или никогда.
Тодд был само спокойствие.
— Свиньи пускай отмечают, — сказал он.