Spqr iv. храм муз
Шрифт:
– И, тем не менее, я хотел бы заняться этим делом, – сказал я. – Скверная это штука – убийство в присутствии лиц царской крови и римлян. Особенно римлян. Им неплохо было бы оказывать большее уважение римскому сенатору и двум дамам-патрицианкам, приехавшим к ним в гости.
– Не думаю, чтобы это неуважение было проявлено преднамеренно, – заметил Кретик, намазывая медом кусок лепешки к радости роившихся вокруг мух. – Ну, ладно, если ты так уж хочешь развлечься, не вижу в этом ничего дурного. Все равно это не имеет особого значения. Подумаешь, какой-то там ученый!
– Спасибо. Должен
Кретик пожал плечами:
– В разумных пределах, пока это не будет создавать дополнительных трудностей мне самому.
После завтрака я поспешил в царские покои, где моя тога и сенаторские знаки отличия быстро позволили беспрепятственно получить доступ к царю.
Я обнаружил Птолемея, наслаждающегося гораздо более обильным завтраком, нежели тот, который успел съесть я. На его столе красовались жареные павлины, свежая нильская рыба размером с хорошую свинью, целые ведра устриц и жареная газель. И это были только главные блюда. Как он ухитряется справляться с подобным количеством пищи, оставалось для меня загадкой, особенно при его состоянии здоровья.
Когда я вошел, правитель Александрии оторвал взгляд от своей тарелки и уставился на меня глазами цвета спелой вишни. Нос его выглядел так, словно был вырезан из лучшего порфира и любовно отполирован. Остальная часть лица была не так уж сильно испещрена набухшими венами и выглядела не так пугающе. Когда-то он был красивым мужчиной, но теперь для того, чтобы об этом догадаться, требовался некоторый полет воображения.
– А, сенатор… Метелл, не так ли?
– Деций Цецилий Метелл. Я из состава римского посольства.
– Да-да, конечно. Подходи, садись. Ты уже завтракал?
– Да, пару минут назад.
– Ну, поешь еще. Тут все равно больше, чем я могу съесть. По крайней мере, отведай вина.
Для вина было еще рановато, но ведь не каждый день получаешь возможность попробовать этот напиток из личных царских запасов. Так что я не смог отказаться.
– Весть об убийстве в Мусейоне уже достигла царских покоев? – начал я.
– Да, Береника что-то говорила мне утром, но я еще не до конца проснулся. Так что там произошло?
Я еще раз повторил свой рассказ. Мне не привыкать к подобному повторению. Когда имеешь дело с Сенатом и его комиссиями, то сперва представляешь свой доклад самому младшему руководителю комиссии. Он слушает тебя с серьезным выражением лица, после чего отсылает тебя к следующему по старшинству, и тот, напустив на себя важный вид, опять же выслушивает твой доклад от начала до конца, и так далее, пока тебя не вынесет на полный состав Сената, большая часть членов которого проспит все твое выступление.
– Ификрат Хиосский? – переспросил царь. – Он изобретал краны, водяные колеса и катапульты, не так ли?
– Вообще-то, он говорил, что его не интересуют боевые машины, но в целом работал именно в этой области. Остальные, кажется, считали, что это недостойное дело, заниматься такими нужными и полезными вещами.
– Философы! – презрительно фыркнул Птолемей. – Вот что я тебе должен сказать,
Весьма познавательное сообщение.
– Стало быть, их философская отдаленность от реального мира – это всего лишь поза?
– В делах, касающихся лично меня и моего двора, – да. Они могут считать себя великими мудрецами вроде Платона, но для меня это просто люди, состоящие у меня на службе.
– Значит, если ты велишь им помогать мне, сотрудничать со мною в расследовании этого убийства, они послушаются?
– Что? А зачем тебе во все это влезать?
Оказывается, старый обжора и пьяница еще не потерял способность быстро соображать. Вот уж не подумал бы…
– Во-первых, я был там, равно как и еще две дамы-патрицианки, стало быть, здесь замешан Рим.
Конечно, эти рассуждения были притянуты за уши, но ничего более достойного в свое оправдание я придумать не мог и поэтому как можно увереннее продолжил:
– К тому же, в Риме я заработал репутацию человека, умеющего разбираться в сути подобных дел.
Птолемей хитро прищурился.
– Ты хочешь сказать, что ты так любишь развлекаться?
– Ну, да, можно сказать и так, – признался я, хотя сам осознавал, насколько неуклюже это звучит.
– Так почему ты это не сказал сразу? Всегда нужно дозволять человеку заниматься тем, что ему нравится. Продолжай.
Я не верил своим ушам.
– Ты хочешь сказать, что даешь мне свое официальное разрешение и полномочия вести это расследование?
– Конечно. Вели своему секретарю подготовить соответствующий документ и направь его моему казначею – тот скрепит его малой царской печатью.
– Благодарю!
– Странные у тебя развлечения – пытаться выяснить, кто кого-то там убил. Ну что ж, человек из всего может извлекать удовольствие… напомни мне как-нибудь, чтобы я рассказал тебе историю про сатрапа Арсинойского нома и его крокодила.
– Как-нибудь непременно напомню, – поспешно пообещал я, приканчивая чашу превосходного вина и поднимаясь на ноги.
– Ты и впрямь не хочешь отведать копченого мяса страуса?
– О, это слишком щедрое предложение, но меня зовет долг.
– Ну, тогда прощай.
Я быстренько вернулся в посольство и жуткими угрозами заставил одного из писцов подготовить документ, удостоверяющий, что я являюсь официальным следователем по поручению самого Птолемея. Это отличная штука – договариваться лично с царем, особенно если он к тебе расположен. Уж он-то никому и ни по какому поводу не обязан давать отчета. Ежели Флейтисту захотелось назначить чиновника из чужестранного посольства расследовать дело об убийстве, он вполне может это себе позволить, и никто не станет возражать.