Spqr iv. храм муз
Шрифт:
Мы могли бы пройти в Мусейон прямо из дворца, через задние ворота, но мне хотелось посмотреть Александрию, почувствовать ее. Человек, выросший в огромном городе, обладает определенным чувством, похожим на то, как крестьянин всегда ощущает тягу к пашне, а моряк – к морю. Я родился в Риме и был типичным горожанином. И хотя эти люди были для меня чужды и непонятны, они тоже были горожанами, и мы все, хоть так и отличались внешне, имели ряд схожих черт и привычек.
Вот и сейчас я чуть ли не печенкой чувствовал, что все это – неплохо питающийся, всем довольный и любезный народ. Даже если здесь и
– Даже не думай об этом, Гермес, – предупредил я своего раба.
– Откуда ты знаешь, о чем я думаю? – спросил он, являя собой прямо-таки воплощение оскорбленной невинности. И то, как он это произнес, подтвердило, что я совершенно прав.
– Ты подумал, что здесь любой приличный на вид человек может просто раствориться в толпе, и никто ничего не заметит. Здесь я могу сойти за свободного человека, и никто не догадается, что я раньше был рабом. Не об этом ли ты сейчас думал?
– Ничего подобного! – с негодованием возразил он.
– Я рад это слышать, Гермес, потому что в этом городе полно грубых и жестоких людей, которые ничем иным не занимаются, а только ловят беглецов и возвращают их обратно хозяевам, конечно, за щедрое вознаграждение. Или продают новым хозяевам. Если ты, скажем, исчезнешь утром, я скажу об этом кому надо, и уже к закату тебя вернут обратно. Это огромный город, однако римский акцент и римские флексии здесь не совсем привычное явление. Так что забудь все подобные фантазии и продолжай служить мне. А я в один прекрасный день тебя отпущу на свободу.
– Ты никогда мне не доверял, – начал жаловаться Гермес.
Его можно было понять, ведь сейчас я просто повторил то, что заявлял ему, – с небольшими вариациями, – почти каждый день. Рабам никогда нельзя полностью доверять, а некоторым, например Гермесу, еще меньше, чем всем другим.
День был отличный, погода стояла прекрасная, как почти всегда в Александрии. Климат здесь отнюдь не идеальный, не такой, как в Италии, но никогда нельзя забывать, что нигде в мире нет такого климата, как у меня на родине. Вокруг сновали веселые и довольные люди, в воздухе стоял аромат благовоний, смешанный со всепроникающими запахами моря. Во многих отношениях Александрия могла похвастаться более приятными ароматами, чем Рим.
Вооруженный документом с царской печатью, я медленно поднялся по ступеням и оказался у входа в Мусейон. Мне хотелось еще раз посетить Храм муз, но нынче утром передо мной стояли более неотложные задачи. Миновав двери, я направился мимо лекционных залов, из которых
Я проследовал в апартаменты убитого ученого, где уже все было аккуратно убрано. Кровь с пола смыли и соскребли, за столом сидели два секретаря и готовили опись найденных вещей, складывая уже зарегистрированные предметы и чертежи на большом столе. Третий человек бродил по кабинету с удивленным выражением на лице.
– Инвентарный список готов? – осведомился я.
– Почти готов, сенатор, – ответил старший. – Мы скоро закончим с чертежами. – А это, – он указал на папирус, лежащий на столе, – список его сочинений. А вот это, – и он указал на другой папирус, – опись предметов и вещей, обнаруженных в его комнатах.
Я ухватил второй список и начал быстро его просматривать. Конечно, в моем расследовании мне было необходимо знать, что здесь было в наличии до убийства, но и это было лучше, чем совсем ничего.
– А ты что здесь делаешь? – спросил я третьего присутствующего. Это был грек с длинным носом и лысой головой, одетый так же, как все библиотекари, которых я видел раньше.
– Меня зовут Эвмен из Элевсина, я библиотекарь отдела пергамских книг. Я пришел в надежде найти свиток, который покойный Ификрат взял на время из нашего отдела.
– Понятно. Это случайно не был такой большой манускрипт на пергаменте из Пергама, накрученный на стержни из оливкового дерева с ручками, крашенными киноварью?
Грек очень удивился:
– Да, да, сенатор! Ты его видел? Я все утро его ищу!
– Какой теме посвящена эта работа? – спросил я, игнорируя его вопрос.
– Прости меня, сенатор, но Ификрат взял этот свиток на условиях строжайшей конфиденциальности.
– Ификрат мертв. А меня назначили расследовать его убийство. Так что говори…
– А ты кто такой? – перебил меня кто-то за спиной. Я раздраженно обернулся и увидел в дверном проеме двоих мужчин. Тот, кто спросил меня, был мне незнаком, а вот второго, прятавшегося за спиной товарища, я точно где-то встречал.
Я взял себя в руки:
– Я сенатор Деций Цецилий Метелл и расследую убийство Ификрата Хиосского. А вот ты кто такой?
Незнакомец прошел в комнату, второй последовал за ним. Теперь я вспомнил, где я его видел. Это был тот самый командир с резкими чертами лица, который прогнал меня с плаца.
– Я – Ахилла, – представился первый, – командующий царской армией.
На ногах – подкованные сапоги, на плечах – дорогая красная туника. Поверх нее была надета крепкая кожаная сбруя, которую иногда носят воины, чтобы выглядеть, словно они облачены в боевые доспехи, но не таскать на себе их немалый вес. Волосы и борода были коротко подстрижены.
– А меня зовут Мемнон, я комендант македонских казарм, – представился второй. – Мы с тобой уже встречались.
Они были македонцами, и, как всем известно, этот народ всегда пользуется простыми именами, не упоминая при этом, из какого человек рода, что обычно делают греки, которым эта традиция ужасно нравится.