Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

Николаев Игорь Игоревич

— Да? — приподняла бровь Гамилла.

— А че железку таскаешь без обертки? — спросил командир вместо того, чтобы впечатлиться, осознать свое ничтожество и отступить. — Ржавеет ведь!

— Обет, — проворчал Бьярн. — Не заключать сталь в ножны, пока то и это.

— А чего, того и этого?

— Семейная тайна, — отрезал искупитель.

Гаваль как бы невзначай отступил, крутя в трясущихся пальцах дудку. В детстве будущий Потон-Батлео, как положено мальчишке, грезил об участии в великих сражениях, поближе к славе, однако подальше от риска. Мечтая о будущем, Галли, как звала его мать, странствовал рука об руку

с людьми благороднейшего происхождения, участвовал в значимых событиях, вдохновлял воинов чудесной музыкой. Действительность, надо сказать, примерно соответствовала мечтам, здесь нашлось место и путешествиям, и встречам с носителями чистейшей крови, а уж значимых событий выдалось, пожалуй, с перебором. Однако воплощенные чаяния не радовали, скорее наоборот, пугали. Жизнь будто смеялась над юношей, не иначе произволом Темного Ювелира. Гаваль крепче сжал непослушные пальцы и стиснул зубы, чтобы те не клацали от страха.

— Ну да… Обеты, оно важное. Это дело полезное… А какие новости на югах? — спросил командир, не спеша представиться.

Бьярн шмыгнул носом, переложил меч с левого плеча на правое и добродушно спросил:

— Не обманули?

— Не-а, — качнул головой широколицый, тоже без какой-либо злости, будто собеседники деловито обсуждали ярмарочные цены или качество сала на продажу.

Видя, как спокойно развивается беседа, представители двух компаний немного расслабились, по крайней мере, внешне. Хель как бы невзначай продвинулась вперед, ссутулилась, глядя в землю.

— Хорошо придумали, — одобрил заставник. — Быдлу всякую, пожалуй, обманет, — он подумал несколько мгновений и великодушно сообщил. — Да чего уж, точно обманет!

— А ты не быдла всякая, — предположил Бьярн.

— Не-а, — подтвердил круглолицый. — Меня жызня покатала, пообтерла. Это я щас тут в теньке спокойствиям радуюсь. А до того разное повидал.

Он сделал витиеватое движение рукой, долженствующее показать удивительные хитросплетения жизни.

— На чем спалились? — деловито спросил порубленный искупитель.

— Наглые больно, — с прежним великодушием поделился мудростью заставник. — Морды в землю не утыкаете, на господина юного смотрите без должного почтения. И нет промеж вас капитана. А быть должон, ведь парнишка сам команды не раздает, моложавый больно.

— Ну да, — почесал плешивый затылок Бьярн. — И то верно…

— Так что, думаю, вы мальчонку от большой напасти увозите. И мальчонка не купеческий, — командир искоса глянул на Гамиллу, оценив ее узнаваемую татуировку на лице.

— А чего так? — это спросил уже Кадфаль.

— Да бросьте, — аж поморщился усатый. — Стать не торгашеская. Такую морд… физиономию толстый кошель не дарит. Ее только по рождению Боженька выдает. И не стала бы Госпожа стрел наниматься к аршиннику. А благородный не взял бы в свиту бретера.

Гамилла промолчала, сохраняя на лице выражение строгой насупленности. Раньян с отсутствующим видом тронул рукоять сабли, заставив оружие качнуться на перевязи. Гаваль аж удивился, несмотря на липкий страх. Какое тонкое наблюдение, тем более сделанное обычным сержантом из дикой глуши! Видать, на самом деле жизнь пообтерла, если человек с одного взгляда может различить спесь купца и аристократическое превосходство.

— Ну да ладно, чегось там на югах? — напомнил заставник. — Баяли тут прямоезжие, в Пайте снова буза

да погромы случились?

Его славное воинство немного расслабилось, хотя самострелы оставались взведенными. Ребенок вернулся из-за сарая и снова затеял игру с разноцветными камушками, выбивая одни другими по каким-то неизвестным правилам. А может и без правил вообще, веселья ради. Судя по развороту головы, Хель попеременно смотрела то на заставника, то на малыша, и это Гавалю не понравилось. Ужасно не понравилось. Впрочем, что здесь и сейчас могло понравиться?..

— Ничего хорошего, — двинул широкими плечами Бьярн. — Кто-то кому-то снова по мордасам навешал. Вроде как графья бунт с прочими раздорами учинили. Но мы люди маленькие. Так, побоку монеток перехватываем. Заказали отвезти куда подальше, вот и везем.

— Ага, — кивнул заставник, даже не пытаясь скрыть добродушное недоверие. Вздохнул, будто подведя черту и сокрушаясь, что пора заканчивать душевную беседу с хорошими людьми. Затем почесал давно небритый подбородок и сообщил с прямо-таки крестьянской рассудительностью, не быстрой, но цепкой. — Ну, с флажком хорошо придумано, прям уважаю. Но денежку отсыпать все ж придется. И эту… перемию.

— За что? — уточнил Бьярн.

— За нашу короткую память, — осклабился заставник, опуская руки на широкий пояс с медными бляхами. Следует отдать сержанту должное — командир заставного ополчения не дрогнул ни голосом, ни телом, хотя у порубленного искупителя меч уже покоился на плече, готовый к бою.

— И сколько?

— Ну, щас пощетаем, — командир возвел очи к небу, затем снял с пояса счетный шнурок, на котором было завязано несколько узелков. Он старательно перебирал узлы, бормоча под нос заученное. — Во исполнение древняго долга всех земляных и дворных владельцов…

Гаваль чуть было не поправил «земельных», но прикусил язык. Ветер ослаб, и хоругвь красиво повисла, чернея нашитыми символами.

— … строить, поправлять дороги и мосты или уплочивать этот долг деньгами. Взымаеца «мостовщина». Она же пошлина за проезд и провоз между берегами реки. Обязательная для всех. Окроме людей служилых, императорских. Гонцов. И дворян.

Командир торжествующе посмотрел на компанию, словно предлагая восхититься тем, как ловко он все затвердил и соблюл порядки. Армия энтузиазма не проявила, и Гавалю не понравилось, как сдвинулась Хель, становясь по правую руку оратора. Менестрель вспомнил, что лекарка-убийца предпочитает действовать ножом с левой руки.

— Не вижу промеж вас ни императорских слуг, ни гонцов, ни… дворян, — командир внимательно посмотрел на обираемых и быстро добавил. — Коих пришлось бы называть, в особый проезжий свиток записывать и вообще все такое.

Гаваль не смотрел на Артиго, но готов был поклясться, что мальчишка побледнел еще сильнее обычного, получив такую шпильку прямо в родовую гордость. Однако, судя по всему, наука Хель даром не прошла, и юный император не издал ни звука.

— Бочек у вас нет, значица бочковый сбор не взымается, — рассуждал меж тем счетовод. — Телег нет, полотно колесами не разбиваете… То бишь и тележный сбор не в жилу. А лошадки есть, значица подковный сбор. Подковы, они даже камни стирают, а уж доски в щепу дробят на раз. Зерна и муки на продажу нет… Эта, цените нашу доброту, ваши припасы торговыми не обзываем. А там специальная подать. Девять вас всего…