Справедливость. Как поступать правильно?
Шрифт:
Это теория общественного договора, которую выдвигает Роулз. Теория предполагает гипотетическое соглашение, заключенное в изначальном состоянии равенства. Роулз приглашает нас задаться вопросом: «Какие принципы избрали бы мы как рациональные, эгоистичные существа, если бы оказались в таком положении». Роулз не предполагает, что в реальной жизни все мы руководствуемся эгоизмом; он лишь представляет, что мы отодвигаем в сторону свои моральные и религиозные убеждения в целях мысленного эксперимента. Так какие принципы мы бы избрали?
Во-первых, мы не выбрали бы утилитаризм. Прикрываясь неведением, каждый из нас стал бы думать: «Из всего, что мне известно, я, возможно, окажусь членом угнетенного
Роулз уверен, что из такого гипотетического договора появятся два принципа справедливости. Первый принцип обеспечивает всем гражданам равенство основных свобод — свободу слова, совести, вероисповедания и т.д. Этот принцип получает первенство над соображениями общественной пользы и благоденствия. Второй принцип касается социального и экономического равенства. Хотя этот принцип не требует равного распределения доходов и богатств, он допускает лишь такое социальное и экономическое неравенство, какое работает на благо наименее благополучных членов общества.
Философы продолжают спорить, какие принципы избрали бы участники этого гипотетического общественного договора. Вскоре мы увидим, почему Роулз считал, что участники гипотетической ситуации изберут именно эти два принципа. Но прежде поставим вопросы: «Является ли мысленный эксперимент Роулза правильным способом размышлений о справедливости? Как можно вывести принципы справедливости из соглашения, которого никогда не было?»
Нравственные пределы договоров
Чтобы оценить моральную силу придуманного Роулзом гипотетического договора, стоит обратить внимание на моральные пределы реальных договоров. Порой мы полагаем, что, если двое заключают сделку, условия их соглашения должны быть справедливыми. А они не таковы (по меньшей мере, сами по себе). Реальные договоры — не самодостаточные нравственные инструменты. Один лишь факт заключения сделки между мной и вами недостаточен для того, чтобы сделать наше соглашение справедливым. В отношении любого договора всегда можно задать вопрос: «Справедливо ли то, о чем они договорились?» Для ответа нельзя просто указать на факт соглашения. Для этого нужен некий независимый стандарт справедливости.
Откуда может взяться такой стандарт? Возможно, вы думаете, что стандарт берется из какого-то более крупного, ранее заключенного договора — скажем, из конституции. Но конституции открыты для тех же вопросов, которые задают в отношении других соглашений. Тот факт, что конституция ратифицирована народом, не доказывает справедливости ее положений. Рассмотрим конституцию США 1787 г. Несмотря на ее многие достоинства, она запятнана признанием рабства, и этот изъян просуществовал до окончания Гражданской войны. То, что конституцию согласовали — сначала делегаты в Филадельфии, а затем штаты, недостаточно для того, чтобы сделать ее справедливой.
Можно было бы утверждать, что причиной этого изъяна был дефект согласия. Ни рабы-афроамериканцы, ни женщины, которые не имели права голоса еще более века, не были включены в состав Конституционного конвента. Определенно возможно, что более представительный конвент дал бы более справедливую конституцию. Но все это домыслы. Никакой реальный общественный договор, никакой сколь угодно представительный, конституционный конвент не гарантирует
Людям, которые считают, что мораль начинается и заканчивается согласием, это может показаться потрясающим утверждением. Однако оно вовсе не так уж противоречиво. Мы часто ставим под сомнение справедливость сделок, заключаемых людьми. И нам известны обстоятельства, которые могут привести к недобросовестным сделкам: одна из сторон может быть более опытным и изобретательным переговорщиком, или иметь преимущества при переговорах, или лучше понимать ценность предметов, которыми обмениваются стороны. Знаменитые слова дона Корлеоне из «Крестного отца»: «Я делаю ему предложение, от которого невозможно отказаться» предполагают, причем в крайней форме, давление, которое в той или иной степени испытывают очень многие договаривающиеся стороны.
Признание того, что договоры не придают справедливости условиям, которые войдут в их состав, не означает, что нам следует нарушать свои соглашения всякий раз, когда захочется. Мы можем быть обязаны выполнять даже несправедливые соглашения. По крайней мере, до какого- то момента. Согласие имеет значение в плане справедливости, даже если соглашения не вполне справедливы. Но согласие имеет меньшее значение, чем мы иногда думаем. Мы часто путаем моральное действие согласия с другими источниками обязательств.
Допустим, мы заключаем сделку. Вы должны поставить мне 100 лобстеров, за которые я заплачу вам 1000 долл. Вы добываете и поставляете мне лобстеров, я с удовольствием съедаю их, но платить отказываюсь. Вы говорите, что я должен вам деньги. А я спрашиваю почему. Вы можете сослаться на наше соглашение, но можете обоснованно сказать, что я несу обязательство оплатить выгоды, которыми я насладился благодаря вам.
Теперь предположим, что мы заключаем ту же самую сделку, но на этот раз я передумываю как раз тогда, когда вы, отправившись ловить лобстеров, добыли их и привезли их к моему порогу. Но мне доставленные вами лобстеры вообще не нужны. И я говорю: «Я вам ничего не должен. На этот-то раз я не получил от лобстеров никакого удовольствия». В этот момент вы можете указать на наше соглашение или на то, что добыча лобстеров была трудным делом, предпринятым в расчете на мою покупку улова. Вы могли бы сказать, что я обязан заплатить за усилия, предпринятые ради меня.
А теперь посмотрим, можно ли вообразить случай, когда обязательства основаны на одном лишь согласии без дополнительного морального веса, который имеют оплата выгоды или вознаграждение за труд, совершенный ради меня? На этот раз мы заключаем все ту же сделку, но чуть позднее, еще до того, как вы потратите время на ловлю лобстеров, я звоню вам и говорю: «Я передумал. Не хочу лобстеров». Буду ли я должен вам 1000 долл.? Скажете ли вы: «Сделка есть сделка» и будете ли настаивать, что мое согласие порождает обязательство даже в том случае, если вы не извлекаете из сделки никаких выгод?
Философы права уже давно обсуждают этот вопрос. Может ли согласие само по себе порождать обязательство или же какой-то элемент выгоды или расчета здесь все же необходим?206 Обсуждение этого вопроса сообщает нам кое-что о нравственности договоров, которую мы часто упускаем из виду: реальные договоры имеют моральный вес постольку, поскольку они реализуют два идеала — автономию и взаимность.
Как добровольные акты, договоры выражают нашу автономию; порожденные ими обязательства имеют нравственный вес потому, что мы принимаем эти обязательства сами, добровольно и свободно. Как инструменты взаимной выгоды, договоры основываются на идеале взаимности; обязательство выполнять договоры возникает из обязательства оплачивать другим людям выгоды, которые эти люди оказывают нам.