Справочник по уходу и возвращению

Кетро Марта

– Это вы извините. Сначала была уважительная причина – вы не знали, что у вас появится кошка. Но могли бы НАДЕЯТЬСЯ, замечу в скобках. Потом, допустим, не верили своему счастью – вдруг я больше не приду. Но сегодня, сегодня вам что помешало?

– Ну, прости. – Кошечка выглядела вполне гладкой, и мы как-то из виду выпустили…

– Дайте хоть хлеба, гады, – но все это, не повышая голоса.

Отрезали кусочек, и она вдруг стала, икая и трясясь, пожирать его. Как нам было стыдно, не передать – девочка-то голодает… На следующий день купили сосисок, и что вы думаете?

Она начала ими играть. Дали хлеба – опять трясется и жрет. Ну любит она его, киса балованная. Потом заметили трогательное: она отказывалась есть за порогом, даже если очень хотелось, – боялась, что дверь запрем. Лучше голодать, но в компании, говорит. Ласковая до ужаса, поэтому мы были несколько шокированы, когда услышали и увидели, как она пытается удушить беленького котеночка – просто чтоб не шлялся тут.

Прихожу к выводу, что каждый мужчина – потенциальный герой и боец. В первый же вечер в мотеле, принимая душ, муж мой поскользнулся. Я слышу вопль, грохот и тишину. Через паузу: «Эй, – говорю, – ты цел? Эй?» (Я вдова, что ли?) Откликается. Потом приходит и долго, в подробностях, рассказывает Как Это Произошло: «Ну, я, такой, делаю шаг… а тут моя нога… а пол мраморный… а там угол… а я такой…» В конце концов устаю и говорю, что эту историю нужно продать в журнал «Экстрим» под названием «Как я героически выжил в душе». Обижается, но затихает.

Среди ночи мимо проезжает шикарный джип, всех будит, хлопает дверьми, орет пассажирами, в общем, позволяет себе. Муж мой вылезает из постели, злобно смотрит, что за шум, а потом возвращается и, «раз уж разбудили», устраивает бурный секс (в смысле, не один, а со мной). В тот момент, когда все приличные люди закуривают, я говорю: «Вот ты опять надуешься, а, между прочим, это было так, будто ты им решил всем показать – у вас джип, а у меня вон чего! Баба! И я ее вон чего!»

«Ну и че, – отвечает, – а хотя бы и так?!»

«А ниче, – говорю. – В старости на виагре сэкономим, буду тебя в случае нужды в автосалоны водить».

Сivic duty, второе декабря седьмого года

Что вы сделали со мной? Что вы со мной сделали?! (Не отвечайте, это был риторический вопрос.)

Знаете, до чего довела меня насквозь политизированная среда? Четыре года назад я даже не заметила выборов, а в этот раз первого декабря проснулась, знаете, с какой мыслью? Знаете?! Вот открыла небесные розовые глазки и подумала: «О, смогу ли я осуществить мой гражданский долг завтра?»

Тут пришел муж, поставил на стол у кровати кружку сока и стакан с витамином С. Я и спрашиваю тревожно:

– Oh, can I fulfil my civic duty tomorrow?

– No, – отвечает, – рано тебе еще завтра к плите. Без супчика обойдусь.

– Какой супчик?! Мне голосовать!

– Еще чего, свяжу полотенцами.

– Что бы ты понимал, космополит понаехавший, Россия пропадает!

– Не переживай, – говорит, – с ней все хорошо. Россию уже продали и купили, кто ж ей

теперь даст пропасть, собственность же. Чайку принести?

– Ах нет.

– Секс? Апельсинчик? Курочки хочешь?

– Ничто мне не мило, – я присаживаюсь в подушках и протягиваю бледную слабую руку, – братья и сестры, социалистическое отечество в опасности, а мне так плохо…

Махнул рукой, ушел на работу, но, видимо, по дороге настучал куда следует, потому что через полчаса мне позвонил папа.

– Ты, говорят, голосовать собралась, больная?

– Ага.

– Никогда не ходила же. С чего бы?

– Потому что эти выборы могут оказаться последними!

– Ну уж, не настолько тебе плохо. Или настолько? – Тут он испугался.

– Я имею в виду, для страны.

– Вон президентские скоро, не переживай, на них сходишь.

– Ах, это уже будет чистая формальность, как за Брежнева. В Думе будет одна партия!

– Ну, четыре будет. А ты за кого собралась?

– (Застенчиво.) За «Яблоко».

– За оппозицию?! Ты слышишь?! (Маме.) За «Яблоко» она собралась! (Мама в трубке: «Ой! Доченька!») Дома сиди, лечись!

Я собиралась, честное слово. Думала, встану завтра и побегу, вся в мехах и чахоточном жару, сначала на метро, потом час на электричке, а потом всего ничего на автобусе, и вот он, гражданский долг. Но нет, утром не смогла подняться, кашляла, как белый боевой слон. Когда он, раненый, падает, подогнув передние ноги, заваливается набок, и попонка с домиком съезжает со спины; на губах его кровавая пена, он кашляет – так, что выпускает газы, и пролетающая над ним стая дроздов с глухим стуком падает на землю – и тихо шепчет: «О, Ганеша, can I fulfil my civic duty tomorrow?»

Позвонила подруга, доложила:

– Мы с мужем сходили, проголосовали. За «Яблоко», как ты и хотела. Тебе лучше? – Видимо, слухи о моей странной болезни распространились со скоростью слоновьих ветров. Я испытала двойственные чувства. С одной стороны, мое политическое завещание было услышано, а с другой – ощутила себя мошенником Коровьевым:

«…Первым долгом следует кричать: «Караул!»… А ну, давайте вместе! Разом! – И тут регент разинул пасть. Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул «Караул!», а регент его надул, ничего не крикнул.

Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес».

Уходя, возвращаясь…

Весенние женщины имеют особый гордый и глупый вид – можно подумать, на них нет трусов. На самом деле, у каждой припасен секрет: у одной лифчик кружевной, другая надела чулки, и ветер холодит былые ляжки, а у третьей всего лишь новая помада в сумочке, – но лица при этом такие, будто у них под юбкой все тайны мира.

Я тоже хожу хитрая, но мой секрет проще других, совсем на поверхности – красная сумка: красная, как поротая попа, натуральная, как морковка с нашей дачи, и стоит, как много килограммов икры соответствующего цвета. И замок, как на наручниках.