Спрингфилд

Давыдов Сергей Александрович

Я обожаю детали и несовершенства.

— Не надо, — говорил он. — Это не красиво.

— Это жизнь, — сказал я, — не реклама курортов Краснодарского края.

Я подошел ближе.

— Ты секс.

— Я просто хохол.

Я лег на песок. Мэт лег рядом.

— Ты знаешь украинский? — спросил я.

— Только ругательства, — он ответил. — В семье не говорили, а че в детстве было не очень помню. Но я смотрел «Папиных дочек» на украинском.

— Я тоже не знаю таджикский. Только бытовые слова. И еще как сказать «я тебя зарежу». Интересно, как вообще в Одессе.

— Помню только пляж и дом тетки. Не знаю что там осталось с тех пор.

Но… но я представляю, что она прикольная, как у Киры Муратовой в «Увлечениях». Разумеется, я оттуда только куски с Литвиновой видел.

— Хотел бы там побывать?

— Да-а-а. Море, сосны, психи кругом.

— Давай летом следующим съездим.

Мэт погладил меня по голове.

— Че эт? Ты только что злобный был.

— Сейчас у меня в руках совсем маленький зверёк. — говорил Мэт голосом с кассеты. — И, кажется, кому он может причинить вред. Он абсолютно безобиден, он даже кусаться не умеет. И не подумаешь, что он… бобр.

— Бобр?

— Ты плыл, как бобр.

— Скажи «бобр бобр», — попросил я его.

Он сказал, а я засмеялся. Он очень смешно говорил это слово низким голосом, от которого все вибрировало.

— Какое твое тотемное животное? — спросил он.

— Кенгуру. Потому что он бестолковый, но прикольный. И дает пизды. А твой?

— Вомбат. Он ленивый и у него стальная жопа. Он ей защищается.

— Переименую тебя в «стальную жопу» в телефоне.

— Но вомбатов не существует.

— В смысле?

— Животные просто выебываются, чтобы казаться оригинальными. Притворяются. Существует всего четыре вида животных. Это рыбка, птичка, жопка и пЮра.

— Что за пюра?

— Ты не знаешь теорию доктора Хитрюка? — Матвей стал по-смешному серьезным.

— О-о-о, опять доктор Хитрюк.

— Смотри. Я объясню эволюцию видов. Допустим, у нас есть человек. Разумеется, человек не животное.

— Окей.

— Вот. И этот человек прыгает в реку и плывет. Кто он теперь? Рыбка. Потому что рыбка — это все, что плавает. А потом под этим человеком взрывается подводная мина и он взлетает. Кто он теперь? Правильно, птичка, потому что птичка — это все, что летает. А теперь представим, что этот человек падает на берег. И, разумеется, он слабо похож на человека после всех потрясений. Кто он теперь?

— Жопка? — спросил я.

— Правильно. Потому что жопка — это все, что не плавает и не летает, но у чего есть жопа. Ну то есть сейчас мы жопки.

— Окей.

— А теперь представим, что после всех потрясений жопа у человека отваливается. И кто он теперь? Правильно: пЮра. Потому что пЮра — это то, что не плавает и не летает, и у чего нет жопы.

— То есть паук — это пюра?

— Да. У него же нет жопы как таковой.

— А медуза?

— Это рыбка.

— А Путин?

Мэт задумался.

— Жопка.

— Так, а теперь серьезно. Послезавтра экзамен, — сказал я.

— Зачем ты сказал про уник.

— Надо придумать, как решать, — сказал я.

— Потом.

— Всегда «потом».

— Моя голова — это машина, в которой сидит двести психованных обезьян. Сколько нужно обезьян, чтобы тачка поехала?

— В твоей голове двести жоп.

— Как и в моей жизни. Давай просто лежать.

Мы сами не заметили, как уснули в обнимку и проснулись в середине дня. Мы оделись, пошли вдоль реки, дошли до поселка и сели на омик в Самару. Волны качали, Матвей снова уснул, а я фоткал его покрасневший нос, плечи, грязные волосы, торчащие из-под кепки Диппера и неравномерно мохнатые сиськи.

Позже он рассказывал, что ему снился сон, будто он сунул мне в рот свой палец и тот забеременел. Он распухал и краснел, и тогда Мэт решил самостоятельно вскрыть палец, но ребенок оказался мертвым.

— Может, я хочу детей? — говорил Мэт.

— Ну, ты любишь ебать без гандона.

Экзамен я сдал сам, но рассказал однокурсникам, что могу сделать им четверки автоматом за семь тысяч на каждую зачетку. Взамен профессор Горлач, чтобы это выглядело покупкой, давал стопки своих авторских учебников. Когда я договаривался с преподавателями, я вспоминал, как договаривалась мама, она давала взятки, как Волк с Уолл стрит, ведь вся Средняя Азия стояла на взятках. Я представлял, что на моем месте стоит она и мне становилось спокойно. На следующий день я уже нес стопку зачеток с деньгами со всего курса — всего двадцать зачеток. С каждого я взял комиссию в тысячу рублей и в итоге заработал двадцать тысяч. Я рассказал об этом матери и она сказала «горжусь». А учебники мы сожгли на мусорке вместе с Мэгготом и Лехой.

Позже Мэт посмотрел фотки из нашего похода, которые я отобрал и обработал, и сказал, что он будто персонаж фильма и ему нравился.

— Тоже мне наука, красивых мужиков фоткать, — сказал я, но вообще-то дико собой гордился.

Мэт выложил некоторые в инстаграм и написал «У меня появился собственный фотограф». Какие-то девушки ставили ему лайки, Репин написал «секс», а я отправил жалобу на его комментарий с формулировкой «насилие и опасные организации». Я спросил у Матвея, могу ли я иногда выкладывать фотографии с ним у себя в аккаунтах, и он сказал «я ничуть не стесняюсь».

Каждый день я спрашивал Матвея, написал ли он рассказ, он отвечал «думаю». Я говорил, что надо не думать, а уже писать. Он отвечал «надо писать лучшее».

Пока он думал, я решил действовать. В вышку требовался диплом, мотивационное письмо, пример художественной прозы и творческое портфолио. Диплом я купил, мотивации хоть отбавляй, прозу — сейчас напишу, а портфолио — надо придумать. Я продолжил поиск: «open call самара», «литературный журнал Самара», «конкурс поэзии» и так далее, но быстро понял, что самарская литературная жизнь — это дом писателя, один пафосный альманах постмодернистов и журнал «Русское эхо» с каким-то святым на обложке. Я подумал, что журналистика — это тоже неплохо и стал искать медиа. «Другой город», «Самара 63», какая-то криминальная хроника. И тут мне попалась «Самара, которую мы придумали». Маленький гордый онлайн-самиздат. «Мы ищем свежие тексты о неизвестной Самаре, в которой хочется жить. Мы ищем необычный взгляд на повседневность и верим, что наш город — неиссякаемый источник эстетического опыта». О да, — подумал я, — в этом я точно шарю. Я подумал, что надо заходить с козырей и писать только о том, о чем все написать боятся, а еще о том, что я знаю. А лучше всего я знаю, как гею создать свою квир-утопию в подземном общественном туалете.

Я сразу же сел писать текст. Я назвал текст «Наша квир-утопия. Как мы занимались любовью в Дворце ФСБ и нам ничего за это не было». Написал за час, не перечитывал и отправил в личку главному редактору Глебу. Добавил только: «Привет, я Андрей и я автор текстов. Надеюсь, вам подойдет». И потом еще несколько раз повторил в голове эту фразу: «Андрей, автор». Через двадцать минут он коротко ответил:

ГЛЕБ. 14.32 Ого!

А потом добавил:

ГЛЕБ. 14.38. Круто. Берем. Только про ФСБ заменить надо.