Спроси пустыню… Грибное лето в Вязьме
Шрифт:
Более точных сведений Фарида сообщить не смогла. Но и это было немало. Все остальное следовало уточнять на месте после начала операции.
Через два дня из центра приехал человек, которому Амелин сообщил полученные сведения и свой план операции.
— Мне кажется, достаточно пяти-шести человек. Группа абсолютно легальная, визы, паспорта. Все члены группы должны быть зачислены рабочими в фирму «Интеройл», которая ведет в здешних краях разведку и добычу нефти. Когда группа пересечет границу, я присоединяюсь к ней в условленном месте, и мы сразу же двинемся к месту предполагаемого нахождения летчиков.
— Каким
— Местные власти дают разрешение на выдачу нефтяникам карабинов и пистолетов. Знаю случаи, когда дали разрешение на автоматы. Я думаю, это можно решить на официальном уровне.
Человек из центра, помаргивая, смотрел на Амелина. Большую часть своей службы он провел в кабинетах, почти не имея дел с подобными операциями. В рассуждениях Амелина, по его мнению, проглядывало нечто авантюрное. Но человек из центра был добросовестным сотрудником, и не в его компетенции было принимать или не принимать решение о проведении операции. От него лишь требовалось собрать всю имеющуюся информацию и доложить наверх.
— И хорошо, если бы поторопились с решением, — еще раз напомнил Сергей. — Вообще-то здесь не очень уютно.
— А вы где устроились? — наконец догадался поинтересоваться его собеседник.
— Да так, в одном месте.
— В каком месте? — проявил настырность человек из центра. — Я должен это отразить в рапорте.
— В ботаническом саду…
— Вы серьезно?
Похоже, что собеседник был начисто лишен чувства юмора.
— Вполне. Сторож в городском ботаническом саду — надежный человек. Я живу в вагончике, других людей там нет. Документы и виза у меня в порядке, с полицией конфликтов пока не возникало.
— Хорошо, — похвалил его представитель центра и, оглянувшись по сторонам, достал из дипломата целлофановый пакет с деньгами. — Здесь два миллиона рублей и триста долларов.
— Спасибо, — Сергей сунул деньги в карман. — Еще раз прошу, передайте, что решать надо быстрее. Пока живы летчики… и я тоже.
Они попрощались, уточнив время связи. Человек из центра не посчитал нужным рассказать Амелину о некоторых событиях, имеющих отношение к освобождению заложников. Группа депутатов в Думе обратилась с запросом к правительству, представив длинный список российских заложников и пленных, насильственно удерживаемых едва ли не во всех частях света. Делается ли что-нибудь для их освобождения? Представитель правительства, выпущенный перед агрессивно настроенными депутатами, пытался прочитать обтекаемо выстроенный доклад о том, что принимаются меры, однако…
Докладчика освистали, а депутаты вывалили кучу фактов, когда деньги на освобождение заложников собирали с шапкой по кругу, а пленных солдат, вычеркнутых из всех списков, освобождали их собственные матери.
Один из военных упомянул фамилию Решеткова. Командир эскадрильи, подполковник, награжден тремя орденами, воевал в Афганистане. И он тоже брошен на произвол судьбы!
Представитель правительства еще раз полистал свой доклад. Фамилии Решеткова и Лагутина там упоминались. С трудом перекричав депутатов, он сообщил, что ведутся переговоры с правительством Южной Республики об их освобождении. Если переговоры ни к чему не приведут, то будут приниматься другие меры.
Под другими мерами имелась в виду предложенная
В вагончике у Камала не было телевизора, и Сергей об этих событиях ничего не знал. Он ждал приказа о начале действий.
Раскаленная металлическая печка светилась малиновым пятном в сумраке вагончика. Ноябрьские вечера долгие и унылые. Камал сидел на корточках на войлочной кошме, перебирая костяные четки. Сергей лежал на койке с другой стороны печки. Разговоры велись долгие и неторопливые.
— Знаешь, сколько у меня жизней было? — спросил старик Амелина.
— Не знаю.
— Сейчас посчитаем. Одна, две, три, четыре… и вот пятая. Наверное, последняя.
Он вздохнул. В темноте тихо пощелкивали четки и гудело пламя в трубе.
— Может, выпьем, Сергей?
— Почему и не выпить?
Сергей наливает водку в стаканы из четырехгранной немецкой бутылки с надписью «Царь Николай». Камалу побольше, себе поменьше. Намазывает на ломти хлеба консервированную колбасу, тоже немецкую. Иногда он смешивает с табаком буро-зеленый порошок анаши. Сергей хорошо различает ее характерный запах. Камал знает, что русскому не нравится его привычка, и в вагончике анашу не курит.
— Хорошая немецкая водка, — для поддержания разговора замечает Камал.
— Хорошая, когда не поддельная.
— А эта — поддельная?
— Вроде нет.
— Надо выпить еще, — предлагает старик.
В темноте залаял Баян, огромная овчарка, охранявшая сад. Ему старательно принялись подгавкивать несколько собачонок поменьше, прижившиеся возле старика. Амелин застыл со стаканом в руке, прислушиваясь к лаю.
— На чужих собак шумит, — сказал старик. — Их бездомных полно сейчас развелось. На человека Баян по-другому лает.
Сергей вышел из вагончика. Убывающая луна освещала ствол огромного пирамидального тополя. Выпавшая накануне крупа за день растаяла, но к ночи снова подморозило, и лужа возле вагончика покрылась блестящей коркой льда. Аллея, ведущая к воротам, была пустынна. Ветер раскачивал лампочку, висевшую у входа, сквозь деревья пробивался ее желтоватый свет. Собаки умолкли, и Сергей вернулся в вагончик.
— Давай ужинать, Камал, — Сергей снял с печки кастрюлю. — А то водки не получишь.
Он разлил по тарелкам баранью шурпу, сваренную днем Ингой, налил себе и старику водки.
— Будь здоров, Камал!
— Будь и ты здоров, Сергей!
Немного позже, снова набив трубку, старик принялся за свой рассказ.
— Я тебе про пять жизней говорил. Первая была, как у всех. Школу закончил, два года в колхозе работал. Семья большая, денег не хватало, но жили весело. Рубашку мать новую купит — на целую неделю праздник. Невеста у меня была, целовались с ней. Вот до сих пор разрешала себя раздевать, — Камал провел рукой по поясу. — А ниже, говорит, только после свадьбы. Призвали, значит, во флот. Четыре года в Севастополе служил на сторожевом корабле. Это вторая жизнь. Вначале тосковал, плакал, а потом привык. Тоже веселая была жизнь. Форма, бескозырка, ленты до пояса и айда в увольнение по набережной. С женщиной там познакомился. Мариной звали. Постарше меня, но красивая. Таких красивых у меня больше не было. Чуть не женился на ней. Не надоел я тебе, Сергей?