Спроси у реки
Шрифт:
– В понедельник какого цвета халат она надела? – спросил Посохин. Наполнив стакан на треть водой, он сделал несколько глотков, а остатки снова выплеснул за окно.
– Не знаю. Я же говорю, что не видел, в чем она пошла. Надо посмотреть какой дома остался.
– А что за обувь на ней могла быть?
– Босоножки белые. С тонкими такими ремешками.
– Не сланцы?
– Она в итальянских босоножках всегда на пляж ходила. Любила понты всякие.
– Брала она с собой обычно часы или телефон на пляж? Может еще что-нибудь?
– Телефон брала, но она его почти всегда выключала, когда на пляж шла. Включала только, когда назад возвращалась. Часы не брала. Ключи еще от калитки и от дома брала. У нее на связке все домашние ключи висели. А, на ней еще очки солнечные могли быть.
– Серьги она постоянно носила? У нее уши проколоты, но сережек на ней не было, когда мы ее нашли.
– Она, когда шла купаться, сережки всегда снимала. Дома, скорее всего, лежат. Надо посмотреть. Она как-то купалась, давно уже, и сережку одну потеряла. Золотую. После этого стала их снимать, если на пляж собиралась идти.
– Кошелек брала?
– Зачем? Что у нас на пляже можно покупать? У нас не курорт. Я ее кошелек на следующий день на веранде на столе нашел.
– Когда? Время.
– Утром. – Квасов немного помолчал. – А, нет! Получается тогда, не на следующий день, а в среду, первого числа. Во вторник мне не до этого было.
– Твоя жена его всегда на веранде оставляла, если шла на пляж?
– Не знаю, где она его оставляла. Но в ту среду я его на веранде нашел.
– Деньги в кошельке были?
– Были. На глаз девять тысяч с копейками. Точно не скажу. Я все не пересчитывал.
О деньгах Квасов говорил, как и обо всем остальном, с полнейшим равнодушием. Может причина крылась в его тяжелом самочувствии? Но выглядело все очень естественно. Посохин не ощущал никакого наигрыша.
– Она в сумку или в пакет все складывала, когда на пляж шла? Телефон, ключи…
– Нет. В халате карманы были. Два больших по бокам.
– У нее какой телефон был? Марка.
– «Нокиа».
– Модель?
– Не знаю. Говорила, что он почти тысячу баксов стоит. Большой такой, в алюминиевом корпусе.
– Ладно, Николай. Не буду скрывать, следователь склонен считать гибель твоей жены несчастным случаем. Повезло тебе, что этим делом Александр Петрович занимается. Человек он гуманный. Будешь сегодня спать в собственной постели.
– Спасибо, – безучастно поблагодарил Квасов.
– Не мне спасибо. Я пока еще над этим делом размышляю. Да и Карельский, между прочим, в твою невиновность до конца не уверовал. Человек он, конечно, добрый, но не лох. Хватка у него бульдожья.
– Дочка моя не приехала? – Николай второй раз за время допроса поднял глаза на майора. – Вы ей позвонили насчет матери? У меня в телефоне номер ее забит был. – Квасов стал ощупывать карманы. – Башка совсем никакая… Не помню…
– Успокойся. О смерти матери мы ей сообщили. Пока не приехала. Но,
– Нет. А что?
– И ладони у нее не были перебинтованы или пластырем заклеены?
– Нет, ничего такого не было. Я запомнил бы.
– Все, дуй домой, господин Квасов. Если надо будет, следователь тебя вызовет. Напоследок еще один вопрос. Можно?
– Ну?
– Твоя жена завещания не оставляла?
– …Не знаю. Зачем ей? Она не болела, так уж, чтобы совсем. Не, не думаю. Зачем ей?
– А ты позвони в нотариальную контору. Возьми трубку. – Посохин подвинул телефонный аппарат на край стола. – Номер я сам наберу.
– А что говорить?
Квасов поднял трубку и теперь держал ее так, словно хотел ударить ею майора по голове.
Посохин по памяти набрал пять цифр. Нажимая кнопки, он то и дело поглядывал на Николая. Доверия к нему майор не испытывал.
– Представься и скажи, что звонишь им в связи со смертью жены. Ну, чего сидишь?
Квасов приложил трубку к уху.
– Алло, это Квасов Николай вас беспокоит. У меня жена на днях тут утонула,
и в полиции мне сказали, что она могла написать завещание. Не посмотрите? Кто сказал? Посохин… Да, Павел Петрович. Я у него сейчас на допросе по случаю гибели жены.
Выслушав ответ, Квасов с растерянным видом протянул трубку майору.
– Есть завещание. Я и не знал.
– Самое время, Николай, выпить нам с тобой чайку с лимончиком. Присаживайся.
Майор взял у Квасова трубку.
– Алло, Юлий Маркович? Это Посохин. Спасибо за помощь!
Глава 9
Утром во вторник Валентина Васильевна снова пошла на пляж, чтобы как следует осмотреть то место, где, по словам Алексея Смазнева, тридцатого мая выпивали Карманов, Табанин, некто третий и, вероятно, не без удовольствия примкнувшая к ним Раиса Квасова.
По дороге к реке Рыбакова встретила старушку, которая пасла около дюжины коз на прибрежном лугу. Благообразная пастушка и ее ухоженное белоснежное стадо на фоне изумрудной травы смотрелись и живописно, и в тоже время несколько комично. Валентине Васильевне непроизвольно пришли на память картины Ивана Генералича.
– Маркиза, Розочка! Не разбредайтесь, девочки! – то и дело приговаривала старушка. – Эммануэль, сейчас получишь по попе! Хочешь по попе, плохая девчонка?
«Любопытно, – глядя на коз, подумала про себя Рыбакова, тотчас забыв и о попе Эммануэль, и о югославском художнике-самоучке, – а где паслась в позапрошлый понедельник скотина Ивана нашего Дронова? Он ее все время в разных местах привязывает, но обязательно недалеко от речки. И забирает вечером часов в девять. Мог, ведь, что-нибудь и заметить, если не был сильно пьян».