Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]
Шрифт:
— Так я тебе и раскололась, гражданин начальник, меня на понт не возьмешь!
Синюков, который в присутствии Куницина буквально сидел по стойке «смирно», от моего развязного тона и совершенно непозволительных реплик дурел, ну просто как таракан от дихлофоса. Наш безумный диалог с матерым гэбэшником, казалось, вогнал его в транс, ставший прямым результатом решения непосильной проблемы: сумасшедшая я или суперагент всех разведок мира.
— Лозова, я сдаюсь, — сказал Куницин. — Теперь слушай меня внимательно. Работать будешь на ПГУ, конкретно — на восьмой отдел.
Я закатила глаза и принялась кусать нижнюю тубу, с понтом, мучительно вспоминая специфику восьмого
— Арабский Восток, — подсказал Куницин, — Палестина, Египет, Иран, Афганистан, Пакистан — твои любимые края. Будешь работать с этой клиентурой. В первую очередь. Связь через меня по телефону. Об остальном я финансы, договоримся при следующей встрече. Согласна, Лозова?
— Господи, ну конечно!
Моя с трудом скрываемая радость убедила его. Да если б ты знал, подполковник Куницин, какую змею ты пригрел на груди! — думала я, от восторга переходя на стихи: — Весной возвращаются блудные птицы на родину. Что же их ждет впереди?.. Сбылась мечта идиотки.
— Мужик, хочешь отсосу?
Удивительно, что чем богаче были клиенты, тем больше они любили эту фамильярщину и похабщину.
Мужик согласился сразу. Приехали мы с ним в очень парную квартиру, и оказался он крупным военспецом Бельгии. Очевидно, ему не объяснили, что все советские люди работают на КГБ, и в постели после изрядной дозы выпитого он начал рассказывать о своей работе в общем, встречались мы с ним не однажды. И информация текла, естественно, в пятый отдел, по территориальному признаку, но славу приносила все равно нашему, восьмому.
А арабы мне попадались все какие-то вялые, бесцветные. Курочка по зернышку с них что-то клевала, но это все был детский лепет рядом с моим Шарлем, рядом с моей первой главной вербовкой, на которой я поднялась, благодаря которой и получила в конечном счете офицерское звание и «скромную» офицерскую зарплату в семьсот рублей.
Я вспомнила: столько же получали в Афгане майоры, принимавшие командование полком, и то лишь восемьдесят пятого года…
С кого я получала больше: с клиентов или с хозяев? Не знаю. Честно, не помню. Тошнило меня и от тех, и от тех. А цель… Цель все еще была далеко, безумно далеко. Прошел целый год. И снова летали пушистые снежинки улицей Горького, и снова искрились в витринах пластмассовые елки с металлическим блеском, которые так нравились всем нам в детстве… С Новым годом.
С Новым годом! Ни ласковый голос Ни крик, от которого хрипнешь, Не пробудит ни толики нового в этом болоте, Разгуляйся по миру пурга ли, убийства ли, вирусный грипп ли С Новым годом, уроды! Ну как вы паскудно живете! Где вы видели новое? Мир безнадежно вторичен. Мир устал от себя и давно уже к смерти готов. С Новым годом! Мы рвемся сквозь ужас бунтов и опричнин В апокалипсис черно-кровавых грядущих годов. С Новым годом! Не с новым, а просто с Еще Одним Годом! Как нелеп и кошмарен бессмысленный времяворот! Четырем миллиардам наивных несчастных уродов Я желаю удачи и счастья! Я — такой же урод.Глава вторая
Бледный декабрьский рассвет. В квартире
Накануне я не принимала клиентов, отлично выспалась и даже не пила вечером ни грамма. Настроение было удивительно благостным.
Когда очень долго сидишь в дерьме, перестаешь чувствовать запах — только тепло и мягкость. Хорошо!
Позвонила Лизка.
— Чува! Меня позвали на вернисаж в Домжур. Хочешь, вместе пойдем?
— Чей вернисаж-то? — лениво поинтересовалась я.
— Да я фамилию не запомнила. Какой-то наш авангардист. Приехал из Парижа. Говорят, очень стремные у него картины — с эротикой, с ужасами какими-то. В общем, совершенно пижонская выставка. И народ подбирается соответствующий: элита, богема, шишки всякие, иностранцы…
— Что-то вроде Малой Грузинской? — зевнула я.
— Ну, примерно, — сказала Лизка, — только этого хрена с горы уже весь мир знает.
— Ясненько… Тебя, значит, пригласили. А я с кем пойду?
— Таньк, ты чего? Не проспалась, что ли? Наклеишь там кого-нибудь. Такие люди будут!..
— Тогда я не пойму, это работа или отдых?
— Да отдых это, отдых! Все. В девятнадцать ноль-ноль у входа. Домжур. Запомнила?
Весь день я моталась по магазинам. Выходной так выходной. До Нового года оставалось несколько дней, до дня рождения — еще меньше, и я вообще решила устроить себе рождественские каникулы с подарками. Купила разных вкусностей к столу, хорошего вина, здоровый пузырь французского шампуня, краску для волос обычную (Шварцкопф), но она меня вполне устраивала, новые золотые сережки, крем-пудру, помаду, лак для ногтей и наконец раскрутилась на платье — итальянское, шикарное, темно-синее, облегающее — за сто двадцать пять рубликов, как сейчас помню, в «Москвичке» на Калининском. Дома помыла голову, покрасилась и вся в предвкушении чего-то значительного поехала на тачке в Домжур.
Сам Леонид Валеев, заезжий гений лет пятидесяти, мотанувший из Союза еще при Хрущеве, мне не понравился. Выглядел он шизиком, этаким молодящимся хипарем-переростком: вытертые джинсы, вельветовый пиджак, пестрая рубашка, яркий шейный платок, спасибо на ногах не кроссовки, шевелюра растрепанная, а виски — седые. Разговаривал странно, не то чтобы с французским акцентом, но как-то неправильно. На женщин внимания не обращал. Картины же его были действительно интересные, но для меня слишком уж мудреные.
Лизка весь вечер обрабатывала своего француза, я ей не мешала. Меня уже тошнило от иностранцев. Наши розовощекие мальчики из цекамола тоже совсем не возбуждали. Шампанское, апельсины, конфеты, пирожные — как обычно. И потом, что мне — стоять в уголочке и одиноко грызть эклер? Сделалось скучно. Даже грустно. Художники были посимпатичнее комсомольцев, но они клубились возле Валеева, а у меня он вызывал почти брезгливое чувство. Надо было на что-то решаться — не пропадать же вечеру совсем!
Я выделила в толпе единственного военного — немолодого майора танковых войск и, наблюдая за ним с довольно близкого расстояния, пыталась угадать, где служил этот свирепого вида офицер с боевым шрамом через все лицо. Майор посмотрел на меня раз-другой, и тут я поняла, что взгляд его вполне осмыслен. Он явно заинтересовался мной, быть может, еще раньше, чем я им. Ну что ж, майор, во второй мировой ты участвовать не мог — под стол пешком ходил тогда, а про Афган нам с тобой будет что вспомнить…