Спросите Фанни
Шрифт:
Почему он не относился к ее потребностям с большим вниманием? Почему жизнь всегда крутилась вокруг него?
И какой толк был злиться на нее столько времени? Он помнил, как даже через год после аварии лежал по ночам в постели, положив руку на пустую холодную впадину на соседней половине кровати, и гнев гудел вокруг него роем пчел. Мюррей даже не осознавал, что возмущение съедает его, и вымещал раздражение на детях. Наорал на Джорджа за маленькую вмятину на машине. Запретил Лиззи гулять, когда она нагрубила учителям. В конце концов через несколько лет после несчастья Мюррею, по совету одного из партнеров, пришлось обратиться к психотерапевту. Никогда
Теперь, лежа в палате, Мюррей жалел, что не может сейчас взглянуть на тот снимок. Он заметил себе: если впредь придется лечь в больницу, нужно обязательно взять фотографию с собой.
Санитар, пришедший за Гэвином, старался не шуметь, усаживая больного в кресло-каталку, но Мюррей не спал. Он видел сутулую фигуру соседа в кресле. Почему со спины люди выглядят такими беззащитными?
— Перебираюсь на более злачные пажити, чувак, — буркнул Гэвин через плечо.
— Поправляйся, — пожелал ему Мюррей. — Следи за уровнем сахара. И брось это дело.
— Пока-пока, — сказал Гэвин.
Мюррей остался в палате один, и от тишины зазвенело в ушах. Он чувствовал, как сжимается и разжимается манжетка для измерения давления. Во рту был неприятный вкус, и Мюррею хотелось снова почистить зубы. Скоро на соседнюю кровать привезли нового пациента, который все время кряхтел. Мюррей притворился, что спит.
Но он отнюдь не спал. Ему представлялась рыбацкая деревушка в Мексике: эспланада с пристанью, скалистый утес, длинный песчаный берег с рядом гостиниц, мерцающих в ночи огнями. Он часто заглядывал на сайт одной турфирмы, поскольку не знал, как снимать жилье через специализированные порталы, но хотел жить не в гостинице на берегу, а в городском домике неподалеку от рынка, с плиткой в комнате, чтобы готовить экзотические блюда. Говорят, можно есть кактусы!
Мюррею никогда не давались языки, но он не сомневался, что в латиноамериканской стране через месяц бегло заговорит по-испански. Местные жители станут хвалить его. Он познакомится с тамошним рынком недвижимости: «Se vende, se rente».[41] Если он задержится там подольше, то, возможно, купит casita[42] и осядет в тех краях. Дети, которых всегда влечет к нему закон земного притяжения, будут приезжать к нему и восхищаться независимостью отца, тем, как легко он договаривается с продавцами черепицы, с el plomero, el electricista.[43] Сын с дочерьми перестанут по любому поводу донимать его просьбами об осторожности и с восторгом отдадут должное его умению торговаться на базаре. Он организует для них рыбалку в открытом море, а вечером они зажарят на гриле свой улов, потягивая cervezas и vino blanco.[44]
«Отец», — скажут они. «Papa»[45], — поправит он их.
В воображении Мюррей
«„Buenas Aventuras“,[46] — услышал он голос в трубке. — Слушаю вас».
* * *
Звонок раздался в 2:58 ночи. Рут знала время, потому что развернула часы с подсветкой к себе, чтобы утром встать пораньше и успеть позаниматься йогой, прежде чем проснутся Лиззи и Джордж.
Звонки посреди ночи никогда не сулят хороших новостей.
— Это дом Блэров? — спросил женский голос на другом конце провода.
Рут задрожала.
— Да.
— Я звоню по поводу вашего отца, — начала женщина. — У него случился тяжелый инсульт с летальным исходом.
Неожиданно для себя Рут самым идиотским образом спросила:
— Но он хорошо себя чувствует?
Женщина в трубке замялась:
— Вы, наверное, меня не поняли. Я сказала: с летальным исходом.
На соседней кровати Лиззи приподнялась на локте и включила свет.
— Пожалуйста, скажи, что все хорошо! — взмолилась она.
Рут положила трубку, взглянула на сестру и кивнула, но кивок превратился в покачивание головы, и Лиззи все поняла. Она села в кровати и прижала ладони к лицу, не проронив ни слова.
«Так, — думала Рут, чувствуя, как тяжело колотится сердце. — Так. Это случилось. Что надо делать? Что теперь? Почему я не рыдаю? Почему не плачет Лиззи? Да что мы за люди?!»
— Что произошло? — приглушенным ладонями голосом спросила Лиззи.
— Очередной инсульт. На этот раз обширный.
— Надо сообщить Джорджу.
Вместе они босиком прошлепали по коридору к комнате брата. В отличие от сестер, Джордж выкрикнул сдавленное: «Нет!», из-за чего Рут и Лиззи наконец заплакали, и все трое сгрудились на двуспальной кровати, сблизив головы и обнимая друг друга.
— Надо было перевезти его в Конкорд, — сокрушался Джордж, и ни одна из сестер не могла ему возразить.
В общей печали они согласились, что до утра смысла ехать в больницу нет. Нужно будет принять много решений. Хотел ли отец, чтобы его кремировали, и если да, то где надо развеять прах? Или он предпочел бы традиционные похороны? И почему они никогда не обсуждали это с ним? Даже Рут, всегда заводившая гнетущие разговоры, поднимала любые вопросы, связанные с последними годами Мюррея, кроме одного.
— Что мы будем устраивать — гражданскую церемонию или церковные похороны?
— Папа не принадлежал к церкви, — напомнил Джордж.
— А как было, когда хоронили маму и Дэниела? — спросила Лиззи.
— А разве ты не помнишь? — удивилась Рут.
— Я помню только подносы с лазаньей и горы шоколадного печенья, — призналась Лиззи. — И каких-то грудастых теток, которые меня тискали. И как папа стоит на улице и курит.
— Тогда были церковные похороны, — сказала Рут. — Ты правда не помнишь? Два гроба, бок о бок. Море белых лилий. Душераздирающее зрелище.
— Отец в черных очках, — добавил Джордж.
— Он был раздавлен, — объяснила Рут.
— Как и мы все, — напомнил Джордж.
Рут закрыла лицо руками.
— Не могу поверить, — всхлипывала она. — Еще вчера мы вместе ели пиццу. Может, это произошло из-за острой еды? Или из-за вина? Может, не стоило давать папе алкоголь?
Ужасная мысль посетила их всех, и снова никто не возразил Рут, что случившегося не воротишь. Казалось, чувство вины только помогает им наконец осознать невыносимый факт смерти Мюррея.