Спрятанная
Шрифт:
— Я сама с тобой разберусь!
По-прежнему глядя в глаза Сильвии Редберд, Неферет подняла руки и, даже не поморщившись, рассекла острыми ногтями раны, оставшиеся от защитных камней старухи. Хлынула кровь, забрызгав крыльцо. Неферет встряхнула руками, орошая алыми каплями облако дыма и рассеивая его, а также усеивая Сильвию Редберд ярко-красными точками, резко контрастирующими с зелеными и голубыми цветами Земли. Неферет перевернула руки, сложив ладони ковшиками, позволяя крови скопиться в них.
— Идите, мои дети Тьмы, и пейте!
Щупальца поначалу сомневались, но едва попробовав
Неферет видела, что глаза Сильвии округлились, и заметила в них тень страха.
Старуха не отвела взгляда, но ее голос, выводящий напев, задрожал и стал старым… слабым… дребезжащим…
— Да, дети! Вы отведали моей крови и Сильвия Редберд также помазана ею. Возьмите ее в плен — принесите мне старуху!
Неферет заговорила ритмично, злобно подражая боевому гимну Сильвии.
Не нужно убивать, Лишь гнев мне утолить. Вы вволю напились, Чтоб клетку сотворить. Я дряхлость обновлю Устрою пир вам здесь, Так будьте мне верны: Оборвите бабки песнь!Щупальца повиновались Неферет. Они двинулсь в обход бирюзовых камней знахарки и обернулись вокруг ее босых ног, остановив танец. Тьма сгустилась у ее ног, словно пол темницы, и устремилась вверх, образуя вокруг Сильвии клетку. Наконец ее песня затихла, сменившись неистовым воплем, когда Тьма подняла ее и сквозь тени и туман понесла ужасную клетку вместе с пленницей следом за своей госпожой.
Прежде чем снова вылезти из ямы, Аурокс дождался, пока солнце не поднялось в зимнее небо. Утро выдалось туманным и серым, но оно проглядывало сквозь дымку и тени. В полдень, когда солнце было в зените, Аурокс выбрался на поверхность.
Он не позволил желанию свободы, зудевшему под кожей, лишить его бдительности. Напрягая мышцы, Аурокс держался за корни и висел наполовину над землей, наполовину под ней. Он задействовал все свои сверхъестественные способности и сосредоточился на том, что должен уйти незамеченным.
Вокруг было не так безмолвно, как днем раньше. Человеческие рабочие деловито чинили пострадавшую часть конюшни. Вампиров Аурокс не заметил, но человеческий ковбой, Тревис, казалось, был везде. Его руки до локтя по-прежнему были обмотаны белыми бинтами, но говорил Тревис так зычно, что его голос долетал и до Аурокса.
Ленобия не выходила на полуденное солнце, но это было и необязательно. Тревис заменял ее, и не только с рабочими. Ковбой свободно общался с лошадьми.
Аурокс смотрел, как Тревис переводит огромного першерона и черную кобылу Ленобии из
Он не просто работает на Ленобию. Она ему доверяет. Осознание этого удивило Аурокса. Если в чрезвычайном положении преподавательница верховой езды может так доверять человеку, то, возможно, есть шанс, что Зои…
Нет! Он не позволит себе таких фантазий! Он слышал, кто он такой. Зои тоже слышала, кто он такой. Все слышали! Его создала Тьма в обмен на живую кровь матери Зои. Она не сможет простить его и довериться ему.
«В этом мире есть только один человек, который мне доверяет и прощает меня. Именно к ней я должен отправиться».
Аурокс висел, выглядывая наружу сквозь заслон из корней и коры, и ждал… смотрел… Наконец люди начали разбредаться от конюшни, говоря, как рады они работать в шаговой доступности от «Куинниз», где можно перехватить сэндвич с яйцом. Они смеялись. Друзья всегда смеются.
Аурокс мечтал о дружном смехе.
Когда люди удалились и их голоса затихли вдали, он выбрался из ямы, как обезьяна заполз по расколотому дереву на стену школы и перемахнул через нее.
Ауроксу хотелось бежать — вызвать зверя, терзать землю и нестись по ней неземной скоростью. Но он заставил себя идти. Он отряхнул одежду от грязи, листьев и травы, пробежал пальцами по слипшимся сальным волосам, распутывая колтуны из грязи и крови и приводя голову в более-менее нормальный вид.
Нормальный — это хорошо. Нормальных не замечают. Нормальных не задерживают.
Машина стояла там же, где он вчера ее оставил. Ключ торчал в зажигании.
Руки Аурокса лишь слегка дрожали, когда он заводил машину и выезжал со стоянки позади площади Утика, двигаясь на юго-восток.
Поездка пролетела как один миг, и Аурокс был за это благодарен. Повернув на дорогу к дому бабушки Редберд, он открыл в машине окна. Хотя на улице было прохладно, ему хотелось вдохнуть запах лаванды и принять даруемое ею успокоение. Как он принял убежище, предложенное бабушкой Редберд.
Но когда Аурокс остановил машину у широкого крыльца ее дома, все изменилось. Сначала он не понял, что происходит и не сумел распознать. Запах сразил его и он боролся со знанием, которое вдохнул вместе с воздухом.
— Бабушка? Бабушка Редберд? — позвал Аурокс, выдя из машины и обегая домик. Он ожидал найти бабушку Редберд у кристального ручья — там было ее место. Наверное, она напевает веселый мотив. Мирно. Спокойно. Безмятежно.
Но ее там не оказалось.
На Аурокса нахлынуло дурное предчувствие. Он вспомнил зловоние, пробивающееся сквозь аромат лаванды там, где он оставил машину.
Аурокс побежал.
— Бабушка! Где вы? — кричал он, огибая угол дома. Подошвы его мокасин скользили по гальке, усыпавшей небольшое пространство перед домом.
Аурокс ухватился за перила крыльца, преодолел шесть ступенек в два шага и остановился посередине широкого деревянного пола прямо перед закрытой дверью в дом бабушки Редберд. Он распахнул дверь и вбежал внутрь.
— Бабушка! Это я, Аурокс, твой тсу-ка-ни-с-ди-на. Я вернулся!
Ничего. Ее не было. Все было неправильно, совершенно неправильно!